побелил, Петрович? А то — стыдно! К Тройце с Жирович обещались молодого попа прислать, да у царкве службу ладить! Батько-то Петр строго дал указ — верующим препятствий не чинить! Царкву адчынили вот… Размова идзе — можа и звонницу разрешат нам поставить, м? Мы б сладили…

— Не белил еще, — вздохнул Петрович. — Стыдно, да! Ну, жилец у меня вон есть, парень здоровый — поможет! Он с соображением… А что попа пришлют — так то писями по воде виляно… Петр Мироныч, он, конечно, тоже с соображением, и его батька был шибко боговерующий, говорят, и сына так воспитал, но… Машеров — один, а этих вон — целое татарское иго! Вабищевич один чего стоит! Его-то батька звонницу в двадцать пятом году и поджег, а сынок теперь — в горпоселковом Совете — председателем! Не даст дозвол звонницу ставить… Скажет мол, неча звонить, потому как — ре-ли-ги-о-зна-я попа-гранда!

— Ништа! — загомонили деды. — Съезд будет в августе — там порешают! Машеров силу имеет даже поперек Романова! Да и Романов, мовят, с соображением!

А я диву давался: в городе, конечно, тоже детей тайком крестили, но тут, на селе… Церквей нет, какие взорвали, какие — сожгли, какие под нужды народного хозяйства передали еще до войны, а народ до сих пор престольные праздники наперечет знает, и в соседние деревни в гости ходит, отмечать! Деды эти недаром пришли: сегодня воскресенье, «нядзелька» — на местный манер. Работу тяжкую не работают, стараются время провести с чувством, с толком, с расстановкой. Хоть в церковь возможности сходить и нет. Эти, небось, еще и старый режим помнят? Сколько им там лет-то? Петровичу — семьдесят. Родился, стало быть, в 1910 примерно…

На меня дохнуло могильным холодом ушедших в небытие эпох и я активнее застрочил по клавишам: с далекими эпохами я ничего поделать не мог, а вот будущее… Будущее уже менялось! Перед глазами мелькнул образ старого Белозора оттуда, из альтернативного две тысячи двадцать второго года — поджарого, крепкого старика со страшным шрамом поперек глаза. Что же ждало меня впереди? Что ждало Родину? Этих вот дедов, которые брились и трепались под окнами? Не навредил ли я миру своими действиями, не сделал ли хуже?

Стрекотала печатная машинка, листы складывались тремя стопками: оригинал — на вычитку суровым цензорам, одна копия — мне, еще одна — в кубышку, а то — мало ли? Писалось неплохо: еще бы! С персонажами проблем не было, с приключениями — тоже. Здесь, в этом чудном, прекрасном и страшном мире я встретил таких личностей, что хватит на десятк книг! Той самой ЧВК по сюжету руководил некто Николай Васильевич Лисов, командиром отряда лихих демонов, к которому был прикреплен главный герой бравый военкор Дубровский, являлся бывший полковник ГРУ Стефан Казимиров, действие пока что разворачивалось в Афганистане, оккупированном американскими войсками, а Российская Конфедерация выглядела довольно пугающе: антиутопия как она есть! «Последние времена» же!

* * *

—…а я говорю — лешак! — клиент у Петровича сменился, теперь это был высокий и худой как жердь старик, с головой лысой, как бабья коленка. Только на затылке и висках у него оставалась жесткая щетина седых волос. Их-то и покрывал пеной Петрович при помощи помазка. — Не мог сынок Хвёдара утопицца! Толковый был хлопчик, на медаль золотую шел, на байдарках плавал, на току работал каждое лето! На кой хрен ему топицца? Лешака под Ивашковичами мужики видали! Он парня с панталыку сбил!

— Идиёт ты, Никитич. Когда юнаком гулял — молодым идиётом был, щас постарел — старым идиётом стал. Не бывает лешаков! Из-за девки из Букчи они все перевешались, это каждому известно!

— Сам ты — идиёт! Один ошибется, два ошибется — десять не ошибутся! Рыбаки с Рога мне говорили, шо у полигона за Ивашковичами видели: здоровенный як мядзведзь и вочы — красныя! И Блюхер с дамбы видел!

— Блюхер упился до чертиков и помер две недели назад, — сказал Петрович. — Теперь мы вдвоем со сменщиком вместо трех на дамбе работаем. Пошли, Никитич, к нам — на шлюз. Как раз на лешака своего полюбуешься и грошей заробишь. Я десять лет работаю — никакой нечисти не видал! Может если б пил как Блюхер — тоже бы леших видал. Он как за бутылку берется, так не то что лешего — чертей видит! И шарился хрен знает где.

— Отчепись, Петрович, я на свой век наработался… Не веришь мне? Тоня тоже не верила, а потом поверила! — Никитич воздел руку к небесам и потряс пальцем, так что вся простыня, которой он был укрыт с головы до ног, сбилась к шее и волосины посыпались ему за шиворот.

Вот тут я прям напрягся. Тоня? Петрович сердито вернул клиента в исходное положение и продолжил брить его затылок.

— А что — Тоня? — спросил он.

— Так накануне того, как ее Зебра с дружками-то того… Она ж пенсию мне привезла! Меня подагра замучила, я из хаты выйти не мог, так она вот и зашла ко мне… И такая напуганная была, такая напуганная! Лешака видала!

Дальше деды с большой охотой принялись рассказывать друг другу о том, кто, когда и с какой нечистой силой контактировал и какие у этих встреч были последствия. И трепались они с абсолютно серьезными лицами, как будто и сомнений быть не могло: все эти «ведзьмаки», «зюзи», «белые бабы», «анчутки» и «багники» такая же неотъемлемая часть полесской флоры и фауны как, предположим, болотные черепахи или там аисты-буслы.

Два скептика — Петрович и еще один дед, помладше, больше зубоскалили, подтрунивали и намекали на мухоморы, паленую гарэлку и старческие маразмы. Но слова про почтальоншу Антонину крепко засели в моем мозгу. Конечно, ни в каких леших я не верил, но… Но еще и Блюхер какой-то помер! Две недели назад! Не много ли смертей для отдельно взятого участка сельской местности на ограниченном временном отрезке?

Одну, благо, удалось предотвратить — почтальонша в больничке в себя приходит. Но четыре юноши и один Блюхер? Я готов был дать голову на отсечение: Герилович отправил меня сюда именно за этим! Но почему меня? В конце концов, тут ведь был Соломин, да и вообще — тот же Михась Гумар, отпусти его высокое начальство «на деревню к дедушке» наверняка смог бы что-то разнюхать и расследовать лучше меня. Он ведь был местный! Или именно в этом и было дело?

Казимир Стефанович говорил что-то о взгляде со стороны, но звучало это как-то несерьезно. Конечно, меня снова играли в темную, и, наверное, проверяли какие-то сомнительные ячейки своей спецслужбистской сети, протянув наживку с информацией о придурочном Белозоре, который невесть с чего выбрал для творческого отпуска именно Талицу мимо кажого любопытного носа, но…

Но я не мог просто так сидеть на месте и делать вид что ничего не происходит! Определенно, мне нужен был источник информации о местных раскладах. Таинственные «штунды», клуб по интересам в который входил не менее таинственный якутский самурая Габышев, Антонина и Яся…

— Кур-р-рва, — сказал я, осознавая, что уже минут десять тупо пялюсь в пустоту, и не написал ни строчки. — Так дело не пойдет!

Я мигом переоделся по последнему писку моды — напялил «белозоровы штаны» и замшевые кроссинговые ботинки, рассовал по карманам разную полезную мелочевку, накинул любимую клетчатую рубашку, аккуратно причесал волосы… Кажется, вид более чем провокационный для этих мест! Самое оно для того, что задумал…

Небеса уже потихоньку темнели, солнце сонно спускалось к верхушкам деревьев за разлившейся рекой. Во дворе деды уже выставили стол под яблоней, разложили на нем принесенную в качестве платы за бритье и стрижку выпивку и закуску — довольно изобильную, надо отметить — и приготовились культурно посидеть. И тут на крыльце появился такой красивый я.

— Гляньте — вождь краснокожих! — сказал один из полесских аксакалов.

— Ты куда это собрался? — спросил Петрович.

— Пройдусь, — пожал плечами я, пружинистой походкой сбегая с крыльца и направляясь к калитке.

— Гляди, в таком виде тебя точно наши оприходуют! Будь я на лет двадцать молодейший, точно бы такого коубоя по башке приложить попытался!

Я только хмыкнул: на то и был расчет! И заявил, решительной походкой шествуя к калитке:

— Задолбутся!

Конечно, я забыл про сраную перекладину! Кто вообще делает перекладину между столбами калитки, что за уродский обычай? Я ляснулся так, что загудел весь забор, а из глаз у меня посыпались искры! Почему это всегда, всегда случается со мной когда я разважничаюсь? Или