Первоначально для измерения мотива достижения, как и многих других личностных переменных, использовался Тематический апперцептивный тест (ТАТ), разработанный в 30-х годах Мюррейем. В отличие от вопросников, когда испытуемому предлагалось вспомнить собственные психологические состояния или свое поведение в интересующих исследователя ситуациях, самостоятельно обобщить эти воспоминания и зафиксировать в виде ответа на вопрос, ТАТ основан на стимулировании или провокации исследуемой реакции испытуемого непосредственно в условиях эксперимента. Это делается с помощью рассказов, которые испытуемому предлагается закончить, или картинок, которые он должен описать, или сюжетов, детали которых неясны и требуется их уточнить, и т. п. В основе таких методик лежит представление психоаналитической традиции о проекции, являющейся, по Фрейду, защитным механизмом, посредством которого индивиды приписывают другим людям собственные чувства и намерения. Испытуемые как бы проецируют свои мотивы вовне. По частоте упоминания в рассказах той или иной темы (например, темы достижения, преодоления, одержанной победы, состязательности и т. п.) судили о наличии и интенсивности того или иного мотива.

Как только в психологии сложилось представление о мотивации достижения и способах измерения этой личностной переменной, возник соблазн применить эти процедуры в исследованиях на национальных выборках. Сегодня такие исследования были бы названы культурологическими. Статистические процедуры, используемые в ТАТ, стали применять не только к рассказам испытуемых, но и к другим текстам, в том числе художественным, созданным совершенно с иными целями разными авторами. Так, Д. Макклелланд предложил рассчитать национальный индекс мотивации достижения, для чего был проведен анализ рассказов, предлагавшихся в книгах для чтения школьников третьих классов. Конечно, такая процедура применима только к странам со всеобщим обязательным образованием. В этом же исследовании была введена еще одна переменная – экономическая мощь страны. В качестве показателя экономической мощи Макклелланд принял расход электроэнергии в расчете на душу населения. Оказалось, что страны, в которых индекс мотивации достижения в 1925 году был высоким (по книгам для школьников), к середине века дали заметный прирост экономической мощи (по количеству используемой электроэнергии на одного бывшего читателя этих книг). Аналогичные данные были получены и в другом исследовании 49 стран, когда мотив достижения был рассчитан для 1950 года, а прирост затрат электроэнергии определялся на промежутке 1952–1958 годов. Запомним это, пригодится для дальнейшего рассуждения.

Очень любопытно также исследование динамики ценностей в истории США с 1810 года по 1950 год, проведенное Де Чармсом. В его работе средняя частота упоминания темы достижения в текстах книг для чтения школьников подсчитывалась с интервалом в 20 лет. Полученный график – а он свидетельствовал о росте национального индекса мотивации достижения, особенно в течение первой половины ХХ века, – сопоставлялся с количеством заявленных за это время патентов на изобретения в расчете на миллион жителей. На графике можно было видеть одинаковые траектории с небольшим запаздыванием числа изобретений.

Приводя эти и другие данные, Хекхаузен делает вывод, что «в действительности высокий национальный мотив достижения проявляется в непропорционально быстром экономическом развитии, а низкий – в снижении темпов такого развития»[14].

К сожалению, такое широкое толкование национального мотива достижения, которое использовано в данных исследованиях, сегодня не кажется соответствующим современным нормам научного рассуждения. Мотив достижения – это, по сути, искусственно образованный концепт, являющийся результатом специфической исследовательской процедуры, и в таком виде может рассматриваться и использоваться в психологической практике как личностная переменная. Перенос же этой процедуры на анализ текстов другого, в частности дидактического, характера требует иной интерпретации. Речь скорее должна идти об актуализированных в культуре ценностях, а не о личностных чертах представителей той или иной нации или того или иного времени. Другими словами, из сферы психологии мы переходим в область социологии или социальной антропологии, а здесь действуют совершенно другие закономерности и парадигмы. В частности, сомнительным кажется установление причинно-следственной связи между «национальным мотивом достижения» и темпами экономического развития.

Можно ведь дать и другую интерпретацию. В странах с быстро развивающейся экономикой создавались условия, в которых росла потребность в людях с определенной структурой личности, из-за чего стремление к достижениям из личной особенности переходило в статус социального ресурса. И это было зафиксировано в культуре. Необходимость в перепрограммировании общественного сознания закреплялась в создании новой идеологии личного успеха и ее объективации в виде текстов различного рода: художественных, публицистических, дидактических. Общество нуждалось в резком расширении не только класса предпринимателей, но и белых воротничков и профессионалов всех уровней, и в культуре создавалась новая мифология – мифология личных достижений, личных возможностей. Такой культурный сдвиг ставил в центр канонизированной системы ценностей не романтического героя с его высокими мечтами и готовностью к самопожертвованию, а земного, узнаваемого, трудолюбивого и настойчивого парня, одержимого одним стремлением: сделать себя!

Между прочим, проведенный Хекхаузеном вторичный анализ тестирования представителей различных социальных групп населения США и Швейцарии позволил ему сделать вывод, что с переходом от высших слоев к низшим мотив достижения падает. Особенно это заметно для городского населения[15]. Поскольку структура общества, несмотря на наличие социальной мобильности, все же характеризуется устойчивостью и воспроизводимостью, можно считать, что высокая или низкая потребность в достижениях (или готовность выбирать соответствующие ответы в процедуре тестирования) – это не просто личностная психологическая черта, а результат воспитания, полученного в определенной среде, усвоенные личностью культурные нормы.

И все-таки в приведенных Хекхаузеном исследованиях речь идет об эмпирических результатах, которые при рассмотрении культурной динамики развитых капиталистических стран ХХ века трудно опротестовать. Вопрос только в том, как интерпретировать полученные результаты. Нужно признать, что при прочих равных условиях в предпринимательстве большего успеха добивается тот, кто при тестировании мотива достижения дает более высокий результат. А бурно развивающаяся экономика создает условия, в которых этот тип личности оказывается востребованным независимо от других своих качеств. Более того, возросшая общественная потребность в жаждущих успеха людях закрепляется в культуре в виде особой идеологии, манифестированной в СМИ, литературе, кино и даже школьных учебниках.

Экономические условия России 90-х по мере расширения рамок для предпринимательства втягивали в свою орбиту людей именно этого типа – потенциальных лидеров, которые могут обеспечить достижения и бурный рост своей организации. Кажется, все сходится: смена эпох приводит к смене героев и идеалов. Эпоха застоя сменяется эпохой бурного развития экономики. Данко, вырвавший из груди сердце, чтобы осветить людям дорогу из лесной чащи, давно забыт, вытесненный из общественного сознания образом человека, на пути к личному успеху ступающего твердой ногой на выпавшее из рук героя еще бьющееся сердце.