ступенек поднимавшейся ввысь лестницы ушел бы целый день. Ибо проще простого сбиться со счета.

Но, клянусь Мардуком, в тот момент я не смотрел на это чудо зодческой мысли, разинув рот. Нет, я плелся под палящим солнцем, еле передвигая ноги от телесного и духовного истощения, уставившись в каменистую поверхность очередного моста через Евфрат. Время от времени Этеру, недовольный моей скоростью, резко дергал цепи, заставляя падать на известняк. Кожа на суставах превратилась в кровавое месиво. Губы потрескались и напоминали каменистую почву во время засухи. Голова звенела, словно внутрь поместили пожарный колокол. Но мне было уже все равно. Я мечтал поскорее попасть в темницу. Ведь там знойные лучи небесного светила не смогут достать мое тело своими обжигающими пучками. Я молил Шамаша, чтобы меня казнили сегодня же — связали веревкой и бросили в реку. Так удастся хотя бы утолить жажду перед смертью. Равнодушие и безразличие к собственной судьбе, доселе неведомые мне, накрыли сознание, как большая волна, погребающая под собой прибрежный песок.

Пройдя по мосту на другой берег, мы, наконец-то, вплотную подошли к стене, ограждавшей храмовую обитель. Она была не так высока, как городская, но имела внушительный вид.

— Надеюсь, ты не против, если я оставлю этого мушкену на тебя? — обратился Этеру к своему спутнику.

— Ты куда-то спешишь? — спросил Тиридат.

— Мне срочно надо выпить.

— Уж кому срочно нужно выпить, так это мне, — проворчал Тиридат.

Этеру оставил реплику товарища без внимания, и тот добавил:

— Наша служба на сегодня еще не закончена.

— Для меня — закончена.

— Если командир узнает о твоем загуле…

— Тиридат, — Этеру вздохнул. — Ну, ты же у нас мыслитель. Придумай что-нибудь. Можешь даже сказать, что я попал под телегу и сломал ноги.

Тот закусил нижнюю губу и пожевал ее пару мгновений:

— А как же твой щит?

— Заберешь вместо меня.

— Если его уже не присвоил один из местных, — хмыкнул Тиридат.

Этеру равнодушно пожал плечами, глядя в сторону:

— Ну, если ему не дорога своя жизнь, то да[2].

— Хм… верно.

— Так, заберешь или нет?

— Ты наглец, Этеру! Знаешь об этом?

Стражник сострил кислую гримасу, будто съел неспелый виноград:

— Да. Моя матушка часто так говорила.

Тиридат ухмыльнулся:

— Как же она была права.

— Хватит болтать, мыслитель. Сделаешь? — нетерпеливо повторил Этеру. — Прикроешь мою спину перед командиром? Я не забуду.

Тиридат внимательно оглядел своего товарища по оружию и, видимо решив, что тому действительно это нужно, кивнул. Да и навряд ли он рискнул бы его удерживать.

— Так и быть. Что-нибудь придумаю.

— Прекрасно. Тогда увидимся, — Этеру протянул цепи Тиридату.

— Хорошо.

Суровый стражник скосил на меня взгляд, полный презрения.

— Надеюсь, тебя утопят поскорее, Ваше Дерьмище, — бросил он мне и быстро зашагал дальше по дороге в поисках ближайшего борделя.

Какое-то время Тиридат, молча, смотрел ему вслед, нахмурив брови и размышляя о чем-то своем. Мне даже на минуту показалось, что он полностью забыл обо мне. Только когда Этеру скрылся за углом улицы, ведущей на север, стражник очнулся от своих мыслей и продолжил путь. Я поплелся следом.

Подойдя к небольшим деревянным воротам, он бросил воину, стоявшему на карауле:

— Обвиняемый доставлен по приказу Верховного жреца Мардука.

Створки медленно распахнулись, и мы вошли внутрь.

Каменные стены главного храма возвышались слева от нас. Тиридат же повел меня мимо него, через аллею пальмовых деревьев вдоль стены. Вход в подземную темницу располагался шагах в ста от ворот, однако мне необходимо было сделать их гораздо больше, учитывая состояние и сковывающие ноги кандалы. Тиридат, в отличие от Этеру, не дергал постоянно цепи, старясь придерживаться моего шага. И хотя я сквозь затуманенную голову ощущал, что ему неприятно сие общество, он старался не показывать вида и не проронил ни слова вплоть до входа в тюрьму.

Когда перед нами показалась крутая лестница, уходившая вниз и терявшаяся во тьме подземелья, Тиридат обернулся:

— Надеюсь, ты в состоянии спуститься?

Я одарил его мрачным взглядом из-под насупленных бровей:

— Даже если ты дашь мне пинка под зад, и я, скатившись носом, сломаю шею — ничего страшного. Не обижусь.

Секунду он пристально смотрел на меня, а затем кивнул и начал спуск. Я следовал за ним, шаркая ногами о каменистые ступеньки.

«Скорее. Хочу в камеру. Спать. Хотя, я же еще пить хотел. И подумать. Нет, да разорвет меня Ламашту[3], сначала я посплю».

Когда мрак уже готов был полностью окутать нас и заключить в свои убаюкивающие объятия, показались последние ступеньки, освещенные тусклым светом факела.

Рядом с лестницей за столом из смоковницы сидел местный тюремщик, с выражением лица человека, который любит причинять боль. Он ел кусок вяленой говядины, лежавшей перед ним на глиняной тарелке. Громкое чавканье гулко отдавалось в тихих и сумрачных коридорах подземной темницы.

Завидев нас, тюремщик смачно рыгнул, отложил лакомство и, вытирая жирные пальцы о набедренную повязку, вышел из-за стола. В свете мерцающих факелов его кривая улыбка выглядела крайне зловещей.

— Новенький? — прошелестел он.

Судя по выговору, тюремщик был не местный.

«Кассит? Нет, вроде, не похож. Крупные черты лица. Черная волнистая шевелюра, закрывающая уши и обрамляющая виски. Злобные глаза. Остроконечная бородка. Выпирающая грудь. Сильные руки со вздувшимися венами и жилистые ноги… ну, конечно. Ассириец».

Мысленно я поаплодировал прихотям судьбы — уж лучше иметь тюремщика в виде Этеру, чем ассирийца, да еще и с явными наклонностями мучителя.

— Обвиняемый, Саргон, доставлен, — отчеканил Тиридат.

Ассириец и бровью не повел:

— Спасибо вам, уважаемый муж, — звук его голоса напоминал шелест опавших листьев, — вы можете идти по