прихрамывая, приблизился к Иезекиилю:

   — Насколько мне известно, милостивый государь, каждый одаренный ребенок Вашего мира, в который меня любезно призвали, должен находиться в стенах академии в любой будний день.

   — Да, это так, — утвердительно кивнул Доктор Блур.

   — Не совсем так, — ядовито отметил Ашкелан, — я чувствую присутствие одаренных детей и видел одного из них, не далее как час назад во дворе перед Вашим заведением. Любопытный парень чуть выше среднего роста крался за мной по улицам и пытался шпионить. А на его защиту встал не кто иной, как Алый рыцарь.

   — Алый рыцарь? — выдохнул Иезекииль, наклоняясь поближе к Ашкелану, — ты сказал  — «Алый рыцарь», я не ослышался?

   — Да, — повторил мечник, — верхом на белоснежной кобылице, в алом плаще и с алым плюмажем на шлеме. Он ранил меня, милостивые дамы и господа, и я этого так не оставлю.

   — Конечно, нет, сеньор! — Иезекииль согнулся почти пополам, крепко вцепившись в подлокотники кресла. Сиплое дыхание с присвистом вырывалось из его впалой груди, — кем бы ни был этот рыцарь, мы покончим с ним навсегда.

   — Но сначала мальчик, — холодно перебил его Манфред, — мы не можем допустить, чтобы какой-то одаренный шатался по улицам без нашего ведома.

ГЛАВА  3 

РОДОСЛОВНОЕ  ДРЕВО

   Танкред поднялся на ноги. Если бы он знал, что там, в тени деревьев прятался дядя Чарли Бона, он бы, конечно, так не испугался.

   Патон Юбим, еще один потомок Алого короля, унаследовал неудачный дар: стоило ему взглянуть на светящуюся лампу, будь она в окне дома или на фонарном столбе, нагревательный элемент тут же раскалялся добела, и лампочка неизбежно взрывалась, разбрасывая во все стороны осколки. Из-за этой особенности он постоянно сидел дома, стараясь выходить наружу только днем. Если же по случайности, вечер заставал его на улице, Патон прятался от уличного освещения в темноте закоулков.

   Танкред отряхнул с джинсов грязь, чувствуя себя довольно неловко:

   — Простите, сэр, я чуть не сбил Вас с ног.

   — Напротив, Танкред, — сказал Патон, понижая голос, — это я должен извиниться. Мой неприятный дар вынуждает меня скрываться в тени. Боюсь, что сегодня вечером я уже испугал, по меньшей мере, трех человек.

   — Я бежал от незнакомца с мечом... с мечом, который сам по себе..., — Танкред осекся на полуслове, не зная, как описать сцену, которая так вывела его из равновесия.

   — Успокойся, парень. Я все знаю. Я тоже видел его и Алого рыцаря.

   — Я не понимал, куда мне идти, что делать…

   — Пойдем-ка лучше со мной, — Патон решительно взял Танкреда за руку и поспешил увести его подальше от Лягушачьего переулка.

   — Я как раз направлялся в Книжный магазин Мисс Инглдью. Там все спокойно и обсудим. А теперь поторопись и постарайся ступать как можно тише.

   — Я понял, сэр.

   Бесшумно крадучись, неслышными шагами они пробирались вдоль Главной улицы. Время от времени Патон останавливался и придерживал Танкреда левой рукой, чтобы прислушаться, не преследует ли их неведомая опасность. Но никакой посторонний звук не нарушал окружающую тишину.

   И все же пространство вокруг них, казалось, было наэлектризовано чем-то потусторонним. По листьям деревьев то и дело проносился хриплый шепот и чей-то безумный смех, отдаваясь эхом в каждом уголке улицы. Скрипнула и застонала крышка люка, сдвинувшись с места сама по себе, вибрировали и завывали телеграфные провода. А еще их преследовал сильный соленый запах моря, назойливо проникавший в лица и волосы.

   — Здесь отец мальчика, который пытался тебя утопить, — прошептал Патон.

   — Знаю. Я его чувствую.

   Наконец они вышли на улицу рядом с Соборной площадью, где располагался Книжный магазин Мисс Инглдью. Он находился в одном ряду с другими небольшими деревянно-кирпичными домами старинной застройки, стоявшими в непосредственной близости от кафедрального собора.

   На площади возвышался одинокий фонарный столб, но свет внутри фонаря не горел. Муниципальный Совет отказался от замены лампочки, так как она слишком часто перегорала. Все члены совета знали о злосчастном таланте Патона Юбима и догадывались, что именно он виновен в скачках напряжения. Но никто из них не упоминал об этом вслух, боясь быть осмеянным. Они предпочитали обманывать себя тем, что за постоянный звон разбитого стекла несут ответственность хулиганы.

   Витрину Книжного магазина украшали старинные антикварные книги в тисненых кожаных переплетах с золотой и серебряной окантовкой. Они покоились в мягком свете мерцающих свечей на ложе из бардового бархата. Патон позвонил в колокольчик, и за дверным витражом мгновенно появилось лицо женщины. Казалось, она давно его поджидала.

   Хозяйка лавки быстро отодвинула засовы и открыла дверь, сказав:

   — Патон, заходи.

   В голосе женщины было столько нежности, что Танкреду стало немного не по себе, он почувствовал себя здесь лишним. Увидев, что гость не один, она испуганно отшатнулась и тихонько вскрикнула, зажав рот рукой.

   — Не бойся, Джулия, это Танкред, — успокоил ее Патон, — я подумал, что будет лучше привести его сюда.

   — Простите за внезапное вторжение, Мисс Инглдью, — смущенно пробормотал парень, — надеюсь, я Вас не очень побеспокоил.

   — Конечно, нет, проходи, пожалуйста, — она тепло ему улыбнулась и спустилась по ступенькам в небольшой, но со вкусом обставленный торговый зал с книжными стеллажами и мягкой мебелью для посетителей.

   Танкред последовал за ней, в то время как Патон снова тщательно запирал дверь и задвигал засовы.

   На прилавке в бронзовом канделябре мерцали три свечи, на мгновение ярко вспыхнувшие от дуновения, ворвавшегося с улицы, холодного ветра.

   Они обошли прилавок, и Мисс Инглдью отодвинула в сторону тяжелую, бархатную портьеру. За ней скрывалась уютная гостиная. В камине горели дрова, а все стены от пола до потолка закрывали полки с книгами.

   Танкред удивился, увидев племянницу Мисс Инглдью, Эмму. Она стояла на коленях перед камином спиной к нему и расчесывала бледно-золотистые волосы, на которых мерцали отблески пламени. Танкред деликатно кашлянул, привлекая внимание девушки.

   Эмма вздрогнула от неожиданности, откинула назад свои длинные волосы, увидела Танкреда, и ее щеки покрылись румянцем.

   — Привет, — сказала она, как ни в чем ни бывало, скрывая смущение, —