— Джин понравился, — сказал он, — это вы хорошо придумали. И музыка ваша нам нравится, лазутчики купили и привезли из города портативный музыкальный центр. Диски закупили. У нас много музыки, на любой вкус. Ты какую предпочитаешь?

Меньше всего в этот момент я был склонен обсуждать музыку или вести светский диалог на общие темы. Я сказал: любую, всё равно.

Старейшина выглядел невозмутимым и непоколебимым. Он крикнул, чтобы включили музыку для танцев, и погромче. Остальные жители поселения потихоньку стекались к открытому месту у стола. Девушки и женщины вышли танцевать, изгибаясь гибкими телами. Под их ногами крутились прыгающие детишки. Мужчины расставили стеклянные баночки со свечками по периметру свободного от скал места и зажгли их, как только начало темнеть. Из бухты доносился шум волн. Воздух был пьяняще-свежим, всё вокруг казалось таким миролюбивым, таким спокойным, что у меня в голове не укладывалось, что эти милые люди могут убить меня только за попытку уйти отсюда. Я вспомнил, что почти два дня не ел, и, несмотря на волнение и беспокойство, набросился на сочное нежное мясо. Так вкусно мне никогда не было.

Никто больше со мной не заговаривал и не обращал на меня ни малейшего внимания. Интерес к моей персоне довольно быстро пропал, будто для них пришлые были не в новинку. Я заметил у стола несколько ведер с чистой водой, в которой плавали листики. Должно быть, в лесу была река или ручейки, и они приносили воду оттуда. Залпом допив джин, я подошел с кружкой к ведру, зачерпнул воду и жадно напился.

Мужчины, оседлав лавки, дружно хлопали в такт танцующим женщинам и детям, иногда улюлюкая и подбадривая. Женщины, перебирая руками в воздухе, наклонялись чуть ли не до земли или крутились, виляя бедрами.

Как только я удостоверился, что на меня перестали обращать внимание, я подошел к бухте и уселся на песок, подставив лицо теплому ветерку. Хотелось побыть одному. Проверил карманы: ни бумажника, ни телефона там не оказалось. Мой паспорт тоже пропал. Наверное, Лиана вытащила всё из карманов, пока я плавал в море.

Разувшись и ощутив босыми ногами мягкость песка, я пытался осознать то положение, в котором очутился. Перспективу остаться здесь до конца жизни. Вспомнил город, в котором жил, мосты и храмы под клубящимся небом. Я любил этот город. Вспомнил Софью и пожалел, что уделял ей так мало внимания. Она заслуживала большего. Вспомнил редакцию, веселую суету и беготню сотрудников перед выпуском очередного номера, свои наивные мечты и планы стать известным журналистом. Жадное нетерпение, с которым торопился попасть в поселение.

Я был угнетен, но всё же не сомневался, что выберусь. Найду способ. Даже если это будет сложно. А это будет сложно. На мизинце старейшины я заметил серебряную печатку того охотника, который рассказал мне об этом поселении в пивном баре, Станислава. «Красивая печатка», — сказал я ему, и с этого завязалось наше знакомство в пивном баре всего лишь пять дней назад. Он сказал, печатка — подарок жены.

— У меня чуть сердце не остановилось, — рассказывал Станислав с восторгом, — ты хоть представляешь, что это значит? Они жили там всё это время сами по себе. И никто о них не знал. Как? Это же чудо какое-то. Умудрились выжить. Легендарные люди…

«Охотник Станислав с юга», — так я его записал в свой телефон. Похоже, эти чудесные и легендарные люди расправились с ним.

Мои воспоминания прервал шорох и бормотание за спиной. Я обернулся и увидел три фигуры, медленно приближающиеся ко мне. Я подождал, пока они подойдут поближе.

Мимо две женщины провели старика, бережно держа его с двух сторон под руки.

— Прощайте, — сказал старик дребезжащим голосом, увидев меня, остановившись и подняв руку, — желаю вам веселой, безмятежной жизни.

После женщины повели его дальше к морю.

Ко мне бесшумно подошла Лиана и уселась рядом. Мы молчали. Я посмотрел на Лиану. В ее точеном профиле было что-то античное. И страшно привлекательное. Она могла бы стать звездой подиума. Самобытность этой девушки поражала. Был бы художником, написал бы с нее картину. Мой фотоаппарат тоже пропал, остался в рюкзаке, который исчез вместе с курткой и ружьем.

— Куда повели этого старика? — спросил я у Лианы.

— Умирать, — равнодушно ответила она, — там дальше акулы. Женщины дадут ему выпить наркотик, привезенный из города, положат на плот и оттолкнут подальше в море. Сделают надрез на теле, чтобы пошла кровь, это привлечет акул. Он заснет, забудется, и мало что поймет или почувствует. Практически безболезненная смерть.

Ее голос оказался глубоким, низким, мелодичным.

— Он сам выразил такое желание? Умереть? — продолжал расспрашивать я.

— Нет. Но он больше не может обходиться без ухода. Сильно болеет, его тело одряхлело. Желающих за ним ухаживать в деревне не нашлось.

— У него что, нет детей?

— Наверняка есть, только он их не знает. Мы не живем семьями и не знаем отцов. Знаем только матерей, которые присматривают за нами и кормят, пока не научимся жить и добывать себе еду самостоятельно. И я тоже. Не знаю, кто из жителей деревни — мой отец. Может, даже он, — она кивнула в сторону моря, где уже не было видно ни старика, ни женщин, которые его сопровождали, — А у тебя есть семья?

— Своей нет. Только родители.

— И своих родителей ты знаешь? И мать, и отца?

— Да, конечно. Они меня вырастили, воспитали, дали образование. Но сейчас мы почти не общаемся. Поздравляем друг друга с праздниками, пару раз в год я приезжаю к ним в гости. Они живут в другом городе.

— Ну, почти как у нас. Только с матерями, без отцов. Иногда наведываемся к ним, если есть желание. И с праздниками мы не поздравляем. У нас нет праздников. Каждый день — праздник. Наша жизнь гораздо лучше вашей. Я знаю это, потому что много читаю и хожу смотреть все фильмы, которые лазутчики привозят из города, у нас есть проектор. Судя по тому, что я видела, у нас гораздо лучше. Так и что ты решил? Останешься с нами? Здесь хорошо. Тем более, никто тебя в городе не ждет. Или попытаешься сбежать? Поверь мне, никому не удавалось, не вздумай даже пробовать.

— Похоже, выбора нет, останусь здесь. Умирать я точно не собираюсь. Но почему они пытались бежать? Я про тех, кто попадал сюда до меня. Для них жизнь здесь была настолько невыносимой?

— Да нет. Жизнь у нас чудесная. Я не знаю, почему. Нет ответа. Это — глупость, которую