что человек из будущего может запросто перевернуть прошлое, переделать его под себя! Скорее наоборот, это прошлое – нынешнее настоящее! – сильно повлияло на Ратникова, схватило за шиворот, потащило, особо не спрашивая – куда. За прошедшее время Миша сильно изменился, и не только внешне – заматерел, стал куда более циничным, расчетливым и грубым, и самое главное – привык к человеческой крови и смертоубийствам, как обыденному методу решения многих проблем. Вот уж поистине: нет человека – нет проблемы!

А вот эти проблемы – подобные сегодняшней – как раз и должен был разрешать Миша в меру своих сил и способностей, на что имелось прямое распоряжение ратнинского воеводы Корнея Агеича Лисовина, родного Мишиного деда. Человеком дед был суровым и за «порядок» спрашивал строго.

«Малая лодейка» – однодревка с невысокими бортами-насадами (Миша именовал ее – «шестивесельный ял») – уже покачивалась у пристани. Гребцы с загребным – дюжие парни – при виде сотника приосанились и перестали задирать идущих по бережку девчонок – те шли к мосткам полоскать белье. Тут же, невдалеке от ладейки, приткнулся и челнок покосного старшого Зевоты Хромца. Зевота, дожидаючись, сидел на корме и стругал какую-то палку.

– Вперед! – ловко запрыгнув в ладью, приказал Михайла. – Вон за тем челноком. Зевота – показывай дорогу…

Плыли хоть и против течения, да ходко, не такой уж и быстрой была Горынь-река, а ближе к берегам вода и вообще частенько почти стояла, а лодки были не настолько большими, чтоб всерьез опасаться мелей – чай, не торговые ладьи!

Было еще утро, но солнышко уже начинало припекать, по всему чувствовалось, что день будет жаркий. Ну, и хорошо, что не дождь – тот бы точно все следы смыл! Если они, эти следы, еще вообще остались…

Скептически хмыкнув себе под нос, Миша всматривался в берега, заросшие ивой и черноталом, на заливные луга с пасущимися стадами, на синевший невдалеке густой смешанный лес. Не выплывая на стремнину, лодки держались близехонько к берегу, так, что можно было протянуть руку и сорвать осоку или рогоз. Совсем рядом, за брединой, выпорхнули из густых зарослей вербы скворцы – взъерошенные, мокрые – видать, спасаясь от жары, залезли на отмели в воду. Чуть дальше, на лугу, отцветая, догорал белыми звездочками белозер, грелись на ярком солнышке красно-белые «кошачьи лапки», а чуть дальше, за разливанным золотом лютиков и купавниц, многобашенной крепостью покачивались густо-розовые елочки кипрея. Отражаясь в спокойных водах, медленно проплывали по небу белые кучевые облака, похожие на чудесные замки, в кустах пели жаворонки, а рядом, в тенистом омутке, всплеснула какая-то крупная рыба.

– Ой-ё! Осетр! – восхищенно бросил кто-то из гребцов.

– Сам ты осетр! То ж видно – щука!

Миша улыбнулся – отроки еще, почти дети. Впрочем, по здешним понятиям – уже куда как взрослые, всем по четырнадцать лет, а кому и поболе. Скоро жениться пора, а они тут… как дети!

– Сам ты щука! Говорю же – осетр!

– А ну отставить разговорчики! – покосившись на сидевшего рядом Мишу, живо пресек загребной – младший урядник Регота. Постарше других, посолиднее, с уже пробившимися усиками и бородкой.

За излучиной потянулись леса, река сузилась, берега стали выше, и густой лес подступил к самой воде, цепляясь корявыми ветками за весла. Течение усилилось, и гребцам пришлось попотеть, пока вновь не оказались на плесе.

– Приплыли почти, – оглянувшись, крикнул с идущего впереди челнока Зевота Хромец. – Эвон – покос… – он показал рукой на заливной луг. – А вон, в тех кусточках… там полюбовнички…

– Давай туда, – быстро приказал Михайла.

Похоже, тела так никто и не трогал, даже дикие звери еще не успели подойти, обглодать. А вот муравьи – те уже да, позвали повсюду! Мертвая, бесстыдно оголенная девушка лежала в луже собственной крови с перерезанным горлом. Белое, все еще красивое, лицо ее напоминало ромейскую статую. Большой рыжий муравей деловито полз по лбу к носу…

Невдалеке, на подстилке из мягких медвежьих ушек и таволги, лежал молодой парень с черной стрелой в груди.

Вокруг весело щебетали птицы.

Глава 2

Погорынье – Туров. Август 1130 г.

В распахнутых глазах мертвой девушки отражалось бледно-синее, с плывущими облаками, небо. Пахло пряной травою и сладким медовым клевером… а еще – кровью. Над лужей потемневшей и уже запекшейся крови жужжали противные изумруднозеленые мухи.

Природа же радовалась погожему летнему дню, ей было все равно, кого там убили… Ярко зеленела трава, высокая и густая, тянулись к небу бодрые цветики Черноголовки, рядом, у зарослей ольхи, теснились желто-синие соцветия иван-да-марьи. Синие – «иваны», желтые – «марьи». Там, где посвежее, в тени, росли больше «марьи», правда, не такие уже радости ©-золотые, а какие-то пожухлые, безрадостные.

Невдалеке у неширокого ручейка зацепилась за высокие стебли таволги атласная голубая лента.

– Говорю ж – женихаться пришли, – указав на ленту, шепотом пояснил Хромец. – Я не трогал… все как есть оставил…

– Правильно, – сотник наклонился и, сорвав листочек щавеля, бросил его в рот, пожевал, стремясь избавиться от стойкого запаха смерти.

Миша всегда хотел быть воином и стал им, но вот к убийствам и трупам… не то чтобы не привык – какой же воин не привыкает к смерти? Но одно дело, когда в бою и кругом враги, и совсем другое – вот так… когда своих… неизвестно кто… подло… Да и убитые-то – почти дети еще…

Похоже, девчонку еще и изнасиловали. Сволочи!

– Двое их было, – подковыляв, все так же негромко промолвил колченогий калека. Сказал и, предваряя последующие вопросы, заговорил куда быстрее и громче: – Они вдоль реки пришли, по рыбацкой тропке. Я там следы видел… Хочешь, господине, так и сам взгляни…

– Взгляну! Дальше! И… почему ты сказал – «они»?

– Они, – Зевота убежденно дернул реденькой бороденкой. – Эвон, у воды – следы. Вон там, где мокрее. Одни – широкие, большие, другие – куда как меньше и длинные, узкие…

– И впрямь… – не поленясь, сотник подошел к реке, склонился над серовато-желтой песчаной полоской. Как именно были обуты злодеи – на мокром песке не увидеть, не угадать – постолы ли плетеные, сапоги, кожаные башмаки-поршни… Бог весть. Однако если присмотреться, видно – следы-то разные.

– Та-ак… Давай, Хромец, говори дальше. Смотрю, ты тут времени не терял…

– Да я немножко… Сперва они там вон, в ольховнике, схоронились – ветки обломанные, свежие… – ковыляя обратно, пояснял Хромец. – Видать, шли себе, вдруг голоса услыхали – остановились, поднялись незаметненько по кустам… Там посидели недолго. Оттуда же и напали. Сперва парня взяли на стрелу, потом – к девке…

– Добро, –