Новые подруги привели нас к молодой черноволосой американке, которая сразу же усадила нас, дала по большой глянцевой книжке с яркими картинками и крупными буквами. Женщина о чем-то шумно просила нас, показывая на картинки. Я смотрела на нее и на окружающую нас незнакомую обстановку. В вагонном доме были ковровые полы, низкие потолки и много вещей, разбросанных как попало. Женщина взволнованно объясняла что-то и произносила одно и то же слово.

– Джамп, – она подскочила и постукивала пальцем по открытой странице книги на моих коленях. Я начала разбирать буквы, читая текст по-французски.

– Ноу! – воскликнула женщина. Она вскочила на стул и спрыгнула с него. – Джамп!

– Джамп? – спросила Юля. И женщина сразу же заулыбалась и заговорила быстро, продолжая требовательно указывать пальцем на книги.

– Она хочет, чтобы мы читали, – тихо сказала я Юле.

– Мы не умеем, – Юля честными глазами смотрела на хозяйку дома.

Та как-то сразу устала, выдохлась и, повернувшись к сестрам, сделала жест рукой в сторону двери. Нас явно выпроваживали. Так закончились мои уроки английского.

Дети очень быстро объединили взрослых. Казалось, наши родители только и ждали предлога, чтобы поближе познакомиться с американцами. Буквально через несколько дней после моего посещения американского дома как-то вечером мои родители, тщательно одевшись (мама даже обула новые модные туфли на высоком каблуке), вышли под руку из дома и направились через дорогу с другими такими же нарядными парочками.

Я осталась и долго ждала их возвращения. Не дождавшись, уснула.

Потом Эмми и Лейли объяснили нам, что у них праздник – Рождество. Они притащили смешные красные носки, набитые подарками, и мы вместе с ними изображали Санта Клауса, бегали по домам, поздравляли детей.

– Ага! – многозначительно изрекла мама. – Пора делать ответный ход.

Мама не спрашивала разрешения других родителей. Просто поставила их перед фактом:

– Мы будем готовить новогодний концерт, – заявила она.

Времени оставалось мало, и мамино решение особого энтузиазма не вызвало. Но ее это не остановило. Начались репетиции. Роли она распределила очень быстро.

– Так, ты уже взрослая, будешь Снегурочкой, – заявила она мне. – А папулю нарядим Дедом Морозом, и будет отлично! Юля, петь-танцевать умеешь?

– Ой, я даже не знаю, – испугалась Юля.

– Ничего, будешь цыганочку плясать, я когда-то занималась в студии, кое-что помню.

– Я! – крикнул Нурик. – Я знаю стишок!

– Молодец! – похвалила мама. – Какой стишок?

– Про коня!

– Отлично. А еще мы с тобой выучим про зиму, согласен?

– Согласен.

– Наташа! Ты споешь или станцуешь?

Наташа неожиданно заартачилась. Она почему-то сказала, что не станет выступать, и все тут. После этого Наташа расплакалась и хотела убежать домой, но мы ее общими усилиями уговорили остаться. Мама совершенно серьезно попросила Наташу помочь ей, потому что одна она не справится. Наташа согласилась.

– А я буду Петрушкой, – сказал Сережа, – я раньше в детском саду был Петрушкой. Буду петь и танцевать.

– Ну, прекрасно! – восхитилась мама. – Я знала, что вы все очень талантливые.

– А мы? – робко спросили Коля и Костя.

Мама немного подумала:

– Думаю, из вас получатся отличные матросы, и Самир к вам присоединится, правда, Самир?

Самир кивнул. Остался Аднан.

– Аднанчик, будешь выступать на концерте?

– Буду, – с готовностью согласился он.

Мама хлопнула в ладоши:

– Так, значит, вы с Нуриком будете зайчиками. Приступим!

И мы приступили. Репетиции были ежедневными и обязательными. Никто не отлынивал, малыши упорно учили стихи, Юлька – цыганочку с выходом. Я – старинную песню о зиме. Мальчишки лихо отплясывали матросский танец. Наташа была на подхвате. Она вырезала снежинки, бегала с разными мелкими поручениями и о чем-то шепталась с мамой.

По вечерам мама строчила на старенькой швейной машинке «Зингер»: шила синие матросские воротники, заячьи шапки с ушами, красную рубаху Петрушке и длинное белое платье – мне.

Одновременно мама писала списки, а несколько женщин съездили в Тлемсен за покупками.

Юлина мама сказала, что сама сошьет костюм цыганки. Мы с Юлей клеили гирлянды, фонарики, колпак для Петрушки, да еще и корону для меня. Работы всем хватало.

Перед самым Новым годом привезли пушистое колючее дерево с красными ягодами.

– Это будет елка? – спросила я.

– А почему бы и нет? – ответила мама. – Можжевельник – это почти елка.

– А можно я приглашу Венсана?

– Разумеется, надо бы и родителей его позвать, хотя бы маму.

Я, как обычно, воспользовалась нашей почтой.

А когда мы встретились, на словах объяснила: «Рюс Бон Ане…» Мол, приходи на Новый год по-русски. На репетицию я его не пустила. Хотела, чтобы для него наш концерт был сюрпризом.

Утром 31 декабря из большой комнаты вынесли всю мебель, зато принесли много стульев. Елку установили в углу, на окна наклеили снежинки, хотя зимой и не пахло. На улице было хоть и прохладно, но солнечно. Зато у нас был настоящий Новый год!

Стулья поставили полукругом, так, чтобы осталось место для сцены. Елка получилась такой красивой! Все игрушки мы сделали своими руками.

Мы, артисты, прятались за дверью в ожидании гостей. Все волновались. Наташа вместе со своей мамой закрылась в спальне, а когда вышла оттуда, мы даже ахнули. Наташа переоделась в русский сарафан, на голове – кокошник. Она нервничала, бледнела, краснела, дрожала. Ее мама тоже нервничала, закатывала глаза и не хотела идти к гостям.

Мы то и дело выглядывали в зал. Вот собрались все наши, нарядные, веселые, даже торжественные. Потом пришли американцы. По-моему, они явились в том, в чем обычно ходят дома: растянутые свитера, джинсы. Их рассадили, я увидела Эмми и Лейли с родителями. А вот и Венсан с мамой! Какой же он был красивый! Черный костюм, белая рубашка, бабочка, просто глаз не оторвать! Мама его на этот раз была без чадры, одета просто: брюки и светлая кофточка, бледное лицо, узел волос на затылке. Она смущалась и хотела сесть так, чтобы ее не замечали. Потом приехала жена директора рудника мадам Таджени с маленьким сыном. Ее усадили прямо в центре, на лучшее место.

– Как я выгляжу? – в сотый раз спросила я Юлю.

– Да не волнуйся ты! – отмахнулась она. – Все прекрасно!

Я еще раз взглянула в зеркало, провела руками по платью. Повернулась так и эдак. Вроде ничего. Платье у меня было длинное, белое, прямое, из какой-то искрящейся ткани, похожей на иней. На голове корона, такая же белая, мы ее расшили блестками.