Я испытала столько радости от общения с ним, и мне показалось, что поездка в Нью-Йорк была более чем достойной, даже если все, что она мне дала, - это шанс встретить такого человека, который верил в меня.

Но мой день еще не закончился. Ларри возил меня по городу, а я заходила в комнаты, полные руководителей, и пела песню Уитни Хьюстон “У меня ничего нет”. Глядя на полные комнаты мужчин в костюмах, которые разглядывали меня с ног до головы в моем маленьком платье и на высоких каблуках, я громко пела.

Клайв сразу же подписал со мной контракт. В итоге в пятнадцать лет я получила контракт на запись с Jive Records.

Моя мама преподавала во втором классе в Кентвуде, а Джейми Линн была маленькой, поэтому мы взяли подругу семьи Фелицию Кюлотту (я называла ее “мисс Фе”), чтобы она везде ходила со мной.

Лейбл хотел, чтобы я немедленно попала в студию. Они поселили нас с Фе в квартире в Нью-Йорке. Мы каждый день ездили в Нью-Джерси, и я заходила в кабинку и пела для продюсера и автора песен Эрика Фостера Уайта, который работал с Уитни Хьюстон.

Честно говоря, я была в замешательстве. Я не знала, что происходит. Я просто знала, что люблю петь и танцевать, и поэтому, кто бы из богов ни сошел и ни скоординировал это для меня, я собиралась явиться к ним. Если кто-то мог подготовить для меня что-то, что представит меня в формате, который люди смогут воспринять, я была готова. Я не знаю, что произошло, но Бог сотворил свою магию, и вот я уже в Нью-Джерси, записываюсь.

Кабинка, в которой я пела, была подземной. Когда ты находишься в ней, ты слышишь только свое пение, и ничего больше. Я занималась этим несколько месяцев. Я никогда не выходила из кабинки.

После непрерывной работы я отправилась на барбекю в чей-то дом. В то время я была очень девчачьей - всегда в платье и на каблуках. Я разговаривала с людьми, стараясь произвести хорошее впечатление, и в какой-то момент побежала за Фелицией и вывела ее на балкон. Я не знала, что там есть дверь-ширма. Я врезалась в нее, ударилась носом и упала назад. Все подняли головы и увидели, что я лежу на полу, держась за нос.

Когда я говорю, что мне было стыдно, я клянусь Богом…

Я встала, и кто-то сказал: “Ты знаешь, там есть экран”.

“Да, спасибо”, - сказала я.

Конечно, все просто рассмеялись.

Мне было так неловко. Разве не забавно, что из всего, что случилось со мной в тот первый год записи, это одно из самых ярких моих воспоминаний? Это было более двадцати пяти лет назад! Я была опустошена! Но, честно говоря, думаю, что я была больше в шоке, потому что не знала, что там был экран. Это навело меня на мысль, что я, возможно, слишком долго записывалась в этой кабинке.

Примерно через год моего пребывания в Нью-Джерси все шло к тому, чтобы записать мой первый альбом. И вдруг один из руководителей сказал мне: “Тебе нужно встретиться с этим продюсером из Швеции. Он действительно хорош. Он пишет классные песни”.

“Хорошо”, - сказала я. “А с кем он работал?”

Не знаю, как я догадалась задать этот вопрос, ведь я была неопытной, но у меня уже начали появляться четкие идеи о том, как я хочу звучать. Я также немного поискала информацию и узнала, что на тот момент он написал песни для Backstreet Boys, Robyn и Bryan Adams.

“Да”, - сказала я. “Давайте сделаем это”.

Макс Мартин прилетел в Нью-Йорк, и мы встретились за ужином, только я и он, без ассистентов или людей из лейбла. Хотя обычно в силу возраста со мной рядом были кураторы, в данном случае они хотели, чтобы я встретилась с ним один на один. Когда мы сели за стол, подошел официант и сказал: “Чем могу вам помочь?”

Каким-то образом свеча перевернулась, и весь стол охватило пламя.

Мы находились в одном из самых дорогих ресторанов Нью-Йорка, и наш стол только что превратился в стену огня - от “Чем могу вам помочь?” до стены пламени меньше чем за секунду.

Мы с Максом в ужасе посмотрели друг на друга. “Нам пора идти, да?” - сказал он.

Он был волшебником. И мы начали работать вместе.

Я полетела в Швецию, чтобы записать песни, но я едва ощущала разницу между тем местом и Нью-Джерси: я просто находилась в другой кабинке.

Фелиция заходила и говорила: “Хочешь кофе? Пойдем передохнем!”

Я отмахнулась от нее. Я работала несколько часов подряд. Моя трудовая этика была сильна. Я никогда не выходила из дома. Если бы вы знали меня тогда, вы бы не слышали обо мне несколько дней. Я оставалась в студии до тех пор, пока могла. Если кто-то хотел уйти, я говорила: “Я не была идеальна”.

В ночь перед записью “… Baby One More Time” я слушала песню Soft Cell “Tainted Love” и влюбилась в это звучание. Я засиделась допоздна, и в итоге пришла в студию уставшей, с измотанным голосом. Это сработало. Когда я пела, голос звучал хрипло, более зрело и сексуально.

Как только я почувствовала, что происходит, я полностью сосредоточилась на записи. А Макс слушал меня. Когда я сказала, что хочу, чтобы в моем голосе было больше R&B, а не попсы, он понял, что я имела в виду, и воплотил это в жизнь.

Потом, когда все песни были готовы, кто-то сказал: “Что еще ты можешь сделать? Хочешь потанцевать?”.

Я ответила: “Хочу ли я танцевать? Да, черт возьми, хочу!”

9

Лейбл пришел ко мне с концепцией клипа “… Baby One More Time”, в котором я должна была сыграть футуристического астронавта. На макете, который я видела, я выглядел как Power Ranger. Этот образ не вызвал у меня отклика, и я чувствовала, что моя аудитория тоже не отнесется к нему хорошо. Я сказала руководителям лейбла, что, по моему мнению, люди хотели бы увидеть, как мы с друзьями сидим в школе, скучаем, а потом, как только прозвенит звонок, бум - мы начинаем танцевать.

То, как хореограф заставлял нас двигаться, было таким плавным. Помогло то, что большинство танцоров были из Нью-Йорка. В мире поп-танца есть два лагеря. Большинство людей говорят, что танцоры из Лос-Анджелеса лучше. Не хочу их обидеть, но мне