— Перепись народов не понравилась, — подумав, продолжал начальник. — Много грешников, мало праведников, велико развращение человеков. Да и поступки у них, знаешь ли. Зверей убивают не ради пропитания, природу портят, — словно оправдываясь, произнёс он.

В комнате опять повисла пауза.

— И что? — осторожно спросил Максим, пытаясь заполнить наступившую тишину.

— И всё. Похоже, раскаялся Господь, что создал человека на Земле. Можно сказать, восскорбел в сердце Своём. Земля, говорит, наполнилась от них злодеяниями… — голос начальника окреп, словно он говорил на многолюдном собрании. Теперь он уже почти кричал: — Истребит Он с лица Земли всех, которых сотворил. А заодно и скотов, и гадов, и птиц небесных…

Неожиданно Моисей замолчал и задумался. Дума была явно горькая. Уже обычным, тихим и совсем неофициальным голосом он произнёс:

— Слушай, Максимушка. Он ведь и нас истребит. Зачем мы Ему без людей-то? Чего нас, бюрократов, держать?

Его грустные и умные глаза вопросительно смотрели куда-то в потолок, словно там должен был появиться ответ.

Максим сочувственно смотрел на шефа: «В сущности, он ведь очень стар. Просто невероятно стар. Наверное, мысль о смерти должна казаться ему непривычной…»

Не дождавшись ответа от потолка, начальник предположил:

— Может, в отпуск отправит? Как думаешь?

— Вряд ли, — честно ответил Максим. — Если сильно восскорбел, то точно всех истребит.

— Надо, чтобы кто-то из ваших встал перед лицом Господа и возопил… пожалостнее. Мол, неужели погубишь праведного с нечестивым?.. И лбом об пол… И голову пеплом…

Максим с сомнением покачал головой:

— Думаете, сработает?

— У Авраама получилось.

— Так то у Авраама. К нему особое отношение было. Да и не попасть сейчас к Самому на приём. Это же раньше, когда человечество было Его любимой игрушкой, вы, уважаемые, могли запросто говорить с Господом. А сейчас… Кто такой чести достоин? — задал риторический вопрос Максим.

Моисей горестно кивнул.

— Да. Времена изменились, — он яростно взбил бороду. — Думаю, всё равно, Он только ваших и послушает. Традиция, прецедент, опять же. Господь чтит прецедентное право, — с внутренним сомнением произнёс Моисей и продолжил, не давая мыслям скатиться в пессимизм: — Ну, иди, подумай. Выход должен быть. — тут он уже слегка воспрял духом и залихватски ввернул явно не каноническую фразу: — Где наша не пропадала!

Затем кривая настроения начальника снова упала вниз, он махнул рукой и напоследок добавил:

— Только недолго думай…

Максим осторожно вышел. Прикрывая за собой дверь, услышал нежные и грустные звуки арфы. Все знали, что руководство любит этот инструмент и старшему звену не возбраняется наигрывать мелодии даже в рабочее время. Считалось, что это способствует концентрации.

Похоже, времени было в обрез. Как только Максим сел за свой стол, зазвонил телефон. Максим схватил трубку. Красивые белоснежные облака за окном его уже не радовали.

— Аналитический Департамент беспокоит, — прозвучал в трубке хорошо знакомый хриплый прокуренный голос. — АД то есть…

— Фёдор, ты, что ли? — на всякий случай спросил Максим.

— Я. Только новости у меня плохие. И первая, и вторая, и третья — всё одно и то же.

— Ну?..

— Хана человечеству, — мрачно объявил Фёдор. — Начальство сегодня на ковёр вызывало.

— Сердилось? — сочувственно уточнил Максим.

— Орало… — подтвердил Фёдор. — А потом сказало. «Всё, — сказало. — Хана. Достали», — сказало.

— Как? — опять не понял Максим.

— Пыхнуло огнём. И выгнало. Теперь душа горит, — продолжал страдающий Фёдор. — У тебя есть чем огонь залить?

Максим знал, что телефон могут прослушивать. Поэтому осторожно сказал:

— Вам к нам нельзя. Пропасть между нами великая установлена. Не подняться. Каждый день код у лифта меняют. Да и занят я сейчас. Книгу главную читаю, — многозначительно произнёс Максим.

— А какой стих? — быстро уточнил догадливый Фёдор.

— Глава два. Стих тридцать семь.

— Ага, — повеселел Фёдор. — Побежал грехи замаливать. Я быстро…

Трубку повесили.

И почти сразу телефон вновь зазвонил.

— Опять ты? Что непонятно? — возможно, даже слишком резко спросил Максим.

— Это сервисная служба, — проворковал нежный женский голос. — Департамент Чистилища. Нужен ваш отзыв по качеству уборки.

— Нормальная уборка… — начал было Максим.

— Это я, Мадлен. Слушай, Макс, у нас здесь такое творится… — вдруг зачастил женский голос. — Слух ходит…

Неожиданно связь прервалась. В трубке раздались короткие и тревожные гудки. Максим понял, что они звучат в такт ритму сердца.

«Пип… Пип… Пип…»

Он проснулся. Трезвонил телефон. Его беспокойные звонки звучали продолжением сна. Наконец трель умокла.

Сон был живой и яркий. Максим сел на кровати и на всякий случай оглядел комнату, чтобы удостовериться, что в углу не затаился Фёдор, прибывший прямиком из своего Ада, то есть Аналитического Департамента.

Занавески чуть заметно колыхались в такт свежему дыханию, тянущему от окна. Он нащупал ногами мягкие тапки и, пройдя несколько неуклюжих со сна шагов, отдёрнул шторы. Вопреки прогнозу, погода обещала быть отличной. На лазурном небе ни тучки. Птицы спешно завершили утреннюю спевку и грянули что есть силы могучим хором: «С добрым утром тебя!» Бабочки, похожие на цветные фантики, чередовали плавное скольжение с резкими вывертами. Получалось замысловатое танго. Вежливые тени неслышно, словно английский дворецкий, вошли в комнату в такт движению тронутых лёгким ветром сосновых веток.

Максим прошлёпал в ванную.

Когда тебе уже за сорок, начинаешь внимательно вглядываться в своё отражение, ища изменения. Загорелое лицо, туманный спросонья взгляд, лёгкая седина в волосах, рельефные тренированные мышцы, плоский живот, ну, или почти плоский, если не смотреть в профиль. Перемены заключались в основном в отросшей за ночь щетине. Но это как раз вопрос решаемый. Своей внешностью он остался доволен.

В формуле «Возлюби ближнего как самого себя» Максим полагал вторую часть ключом к успеху. Многие себя не любят, постоянно недовольны, и даже когда всё хорошо, мечтают сбросить пару килограммов. Чувство неудовлетворённости собой обычно не исчезает с достижением нужного результата, а распространяется на соседа, родственников, знакомых. У ближних обнаруживаются тонны недостатков. Максим себе нравился и с чистой совестью применял заповедь ко всем остальным: людям, животным и растениям. Но, поскольку человечество было легче любить издалека, предпочитал одиночество.