Чулки или колготки? И кто только придумал эти колготки? Не мужчина, это уж точно. Всякий мужчина понимает, как важно, чтобы на женщинах – красивых, неприступных на вид – были чулки, длиной до бедер, и пояс с резинками. Возможно, они и были на ней под этим строгим костюмом. Чулки как паутина, которые он стаскивал бы с ее ног. Белый кружевной пояс с резинками и крошечные белые шелковые трусики…

Пронзительный вой сирены прорезал воздух. Дэвид бросил взгляд на спидометр, смачно выругался и съехал на обочину. Зеркало заднего вида залил красный свет полицейской мигалки.

Дэвид заглушил двигатель и снова взглянул в зеркало. К нему неспешно приближался огромный полицейский. Дэвид, не говоря ни слова, протянул свое водительское удостоверение.

Полицейский внимательно посмотрел права, потом изучающе взглянул на Дэвида.

– Вы представляете хотя бы, на какой скорости ехали, дружище?

Дэвид обнял обеими руками руль и вздохнул:

– Слишком быстро.

– Вы правы.

– Да.

– И это все? Просто «да»? И никакого объяснения?

– Ничего такого, что вас бы устроило, – через пару секунд сказал Дэвид.

– А вы попробуйте, – сказал полицейский. Дэвид посмотрел на него, и тот засмеялся. – День сегодня ужасно скучный, скажу я вам.

У Дэвида заходили на скулах желваки.

– Я встретил женщину. Она мне не понравилась. Я тоже ей не понравился. Я знаю, что никогда ее больше не увижу… но никак не могу выбросить из головы.

Молчание. Потом полицейский вздохнул.

– Послушайте, – сказал он, – хотите совет? – Он отдал Дэвиду права и облокотился ручищами на край окна. – Забудьте об этой красотке, кем бы она ни была. От женщин одни только неприятности.

Дэвид посмотрел на полицейского.

– Согласен.

– Это точно. Уж я-то знаю. Я был женат семь лет.

– И мне бы следовало знать. Я семь лет как разведенный.

Мужчины посмотрели друг на друга. Полицейский выпрямился.

– Поезжай медленно, приятель. Жизнь сохранишь, и все такое…

Дэвид улыбнулся.

– Хорошо. И спасибо.

Полицейский широко улыбнулся.

– Если мужики не будут солидарны, красотки одержат победу в этой войне.

– Они, наверное, и так одержат победу, – сказал Дэвид и тронулся с места.

Война.

Правильно. Так и есть.

Мужчины против женщин. Да что там скрывать? Мужской пол против женского. Выигравших не бывает. Один пол затевает игру, другой теряет рассудок.

Дэвид подъехал к залу ожидания. Сумка с вещами висела у него через плечо.

Вот что такое вся эта сегодняшняя дребедень. Военная игра. Стефани Уиллингхэм была на маневрах.

Дело не в том, что он слишком сильно наступал, дело в том, что она находилась в засаде с того самого момента в церкви, когда они заметили друг друга. Он допустил ошибку, позволив своим инстинктам руководить собой, и – бац! – тут же попался в ловушку.

С другой стороны… Дэвид, нахмурившись, встал в хвост длинной очереди в кассу… с другой стороны, женская военная хитрость, которую она применила, не похожа на то, с чем он сталкивался раньше.

Некоторые женщины немедленно приступали к действию. Они благосклонно принимали разговоры о равенстве. «Привет», – вкрадчиво говорили они, а потом задавали несколько вопросов – женат ли, свободен ли – и, получив нужные ответы, проявляли большую или меньшую заинтересованность.

Ему нравились женщины, которые так себя вели. Он ценил их за прямоту, хотя в глубине души предпочитал, чтобы все происходило по-старинному. Приятно добиваться женщины. Если она пересаливала, изображая недоступность, преследование становилось еще интересней, а момент, когда она сдавалась, – еще слаще.

Но Стефани Уиллингхэм не подходила под эти стереотипы.

Очередь продвинулась вперед, а с ней продвинулся вперед и Дэвид.

Возможно, он действительно ей не приглянулся, не понравился внешне.

Нет. Существовало такое понятие, как скромность, но существовало еще и такое понятие, как честность. А неприкрытая правда заключалась в том, что у Дэвида не было никаких проблем с женским вниманием еще с тех пор, как в старших классах его голос становился все ниже, а рост все выше.

Может быть, ей вообще не нравятся мужчины. Может быть, у нее совсем другие интересы. Все возможно в нынешнем странном, запуганном мире.

Нет. Не-а. Стефани Уиллингхэм – стопроцентная женщина, он мог поспорить на что угодно.

Что же остается? Если она не находит его неприятным, если ее не интересуют женщины…

Дэвид нахмурился. Возможно, она все еще любит своего мужа.

– Черт, – тихо сказал он.

Пожилая женщина, стоявшая впереди него, удивленно подняв брови, оглянулась.

Дэвид покраснел.

– Простите, я… э… не предполагал, что очередь окажется такой длинной…

– Никогда не следует ничего предполагать, – сказала женщина. – Если вы ни на что не надеетесь, вас не может постичь разочарование.

Философские рассуждения в очереди за билетами в Коннектикуте? Дэвид подавил смех. С другой стороны, возможно, это неплохой совет. И он последует ему, если понадобится. Но ему не понадобится. Потому что он никогда больше не увидит Стефани Уиллингхэм. Когда Дэвид подошел к кассе, он уже улыбался.

– Миссис Уиллингхэм?

Онория Краудер вошла в дамскую комнату загородного клуба Стратхэма. Дверь за ней захлопнулась.

– Миссис Уиллингхэм? Стефани?

Онория заглянула во все кабинки. Потом наклонилась и посмотрела на ноги, видневшиеся из-под дверей. Под дверью самой последней кабинки она увидела черные блестящие лодочки.

– Он ушел, – сказала она.

Дверь распахнулась, и выглянула Стефани.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Путь свободен. Мистер Чэмберс ушел. Устроил нам допрос с пристрастием, а когда мы убедили его, что вы ушли, поступил так же.

– Я очень сожалею, что втянула вас во все это, миссис Краудер.

– Онория.

– Онория. – Стефани запнулась. – Я понимаю, что мое поведение могло показаться…

– Нелепым? Эксцентричным? Странным?

– Необычным, – сказала она. – И боюсь, что не смогу толком объяснить это.

– И не нужно, – любезно сказала Онория.

Это была ложь. Онория Краудер продала бы душу за объяснение. Она словно подглядела, как между Чэмберсом и этой женщиной проскакивают искры.