Хотя бразды правления хозяйством и остались в прежних руках, молодой дворянин все же стал вводить некоторые новые обычаи. Одним из них стал совместный ранний завтрак управляющего и графа на кухне. Кухарки не переставая судачили о том, что же общего может быть у двух таких непохожих друг на друга людей: один – благородный, с мягкими чертами лица и светловолосый, настоящий сын Кантабрии; второй же – смуглый и угрюмый южанин-полукровка, выращенный суровым дядей и выбравшийся из грязи только благодаря упорному ежедневному труду. Но тем не менее они сходились на том, что общение пошло обоим на пользу: Леопольд посвежел и начал нормально питаться, каждое утро уписывая за обе щеки кашу с вареными яйцами, а Жоакин стал чуть чаще улыбаться. Изумив всех окружающих, эти двое перешли на «ты» и постоянно говорили, обсуждали и спорили о каких-то совершенно непонятных вещах. В их речах постоянно звучали такие слова, как «правление», «аристократия» и «власть народа». Граф выдавал целые монологи, наполненные изящными оборотами и сравнениями, а управляющий Мейер выражался гораздо короче и не в пример понятнее, но в результате они всегда приходили к единому мнению.

Однажды Леопольд опоздал к завтраку, и никто в особняке не знал, где он может быть. Это заставило Жоакина забеспокоиться, ведь он еще помнил случай с рекой и опасался очередных причуд графа. Он вышел на улицу и осмотрелся, но нигде не увидел пропавшего товарища. Обойдя двор и сад, Жо направился к главным воротам, где ему навстречу уже спешил довольный и радостный Леопольд.

– Я уж думал, ты снова взялся за свои старые безумные фокусы! – Жоакин с облегчением выдохнул, но тут же снова напрягся: – Или в деревню бегал девок портить?

– Да нет же! Я, может, и спятил, но совсем в другом направлении! – Улыбка растянула ребячески пухлый рот Леопольда. – Наслушавшись тебя, я понял, насколько свежи твои мысли. Это же совершенно новая концепция, с ней мы можем горы свернуть!

– Что ты имеешь в виду, Леопольд? – нахмурился Жо.

Они вместе двинулись в сторону особняка.

– Пока я жил в столице, я работал в газете, – начал объяснять граф. – Ничего особенного, конечно, но у меня была своя колонка, где я изобличал пороки общества. Тогда мне казалось, что я делаю что-то стоящее, а это было всего лишь жалкое тявканье на власть. Но даже за эту малость меня упекли сюда, в то время как мои братья по идее вышли на площадь и протестовали. Зачинщики были расстреляны на месте… – Тут он сильно помрачнел. – Но это значит, что даже такая мелочь способна повлиять на ход событий. А ты, Жоакин… у тебя светлый, незамутненный условностями ум, а идеи идеально выстроены, словно ты получил степень философа.

Они остановились у людской, вместе наблюдая за работниками, которых отрядили развесить новые бельевые веревки.

– В столице и в других поместьях у меня остались еще друзья со схожими мыслями. Собственно, я отлучался, чтобы отправить им письма. Я пригласил их сюда, чтобы они выслушали тебя. – Леопольд положил ладонь на плечо друга, который весь сжался от этих слов. – Тебя должны услышать, Жоакин, ты не для того рожден, чтобы тут состариться и умереть среди людей, которые никогда тебя не поймут.

– Не совсем с тобой согласен, но… Когда приедут эти твои друзья-аристократы?

– Думаю, через пару дней.

– В таком случае пора снять с мебели чехлы, – констатировал Жоакин, и они скрылись в особняке.

***

Дом ожил. В дни ожидания гостей Жоакин изо всех сил старался не быть более требовательным, чем обычно, чтобы не выдать своего напряжения. Но, завидев его, горничные все равно разбегались, как мыши, и работали не покладая рук, наводя лоск на серебро и старую мебель.

Жоакина раздирало внутреннее противоречие: с одной стороны, он не хотел говорить перед всеми этими баловнями судьбы, но, с другой, ему было любопытно, поймут ли его на самом деле, возымеют ли какое-нибудь действие его слова. В любом случае, у него не было особого выбора, ведь если бы он отказался, то выставил бы Леопольда лжецом.

Ответные письма начали приходить уже на следующий день; первыми отозвались молодые помещики, чьи владения были неподалеку. Последним пришло письмо из столицы. Оно было написано строгим почерком на дорогой плотной бумаге, и его отправитель вызывал наибольшие опасения у Жоакина – он был государственным служащим. Хоть он и имел доступ к каким-то рычагам влияния, которые могли бы быть полезными, с тем же успехом он мог донести королю на «деревенских анархистов». И если в первый раз Леопольда пощадили, то во второй этого может и не случиться. Но молодой граф почему-то был полностью уверен в этом человеке.

Гости, как и ожидалось, прибыли в четверг. Но не вместе, а по одному, растянув таким образом церемонии встречи и обмена любезностями и сплетнями на целый день. Последним, как и его письмо, на поезде прибыл столичный гость. Кучер встретил его на станции.

Наконец все собрались в обновленной гостиной с ореховым паркетным полом и простой, но изящной мебелью времен молодости отца Леопольда. Жоакин целый день занимался, по обыкновению, хозяйственными делами, а потому был до сих пор не представлен прибывшим господам. Теперь он стоял в тени у камина и беспрепятственно разглядывал собрание единомышленников. Все пятеро, не считая Леопольда, выглядели разношерстно и не совсем вписывались в наивные представления Жо о молодых аристократах. Один из помещиков, Петрик, был обладателем на удивление малого роста и треугольного обезьяньего личика, да вдобавок весь покрыт веснушками, что вовсе не придавало его облику благородства. Двое, Якоб и Борислав, перетащили круглый стол в центр под люстру и тут же накрыли его непонятно откуда взявшейся плотной зеленой скатертью – видимо, для игры в карты. И если Якоб был полным, со слегка одутловатым лицом, кучерявым малым и более всего походил на пекаря, то плечистый и рослый Борислав со своими густыми бакенбардами и гулким басом напоминал Жоакину скорее какого-то разбойника или моряка. Юстас, тот самый столичный чиновник, выглядел старше своих лет и носил такие же усы, как и Жо. Управляющий отрастил их, чтобы подчеркнуть свой авторитет среди рабочих; возможно, Юстасу они служили для той же цели. Чиновник был среднего роста, русоволос и очень бледен, а одет изысканнее, но строже остальных. Пятый гость, Фабиан, такой же вычурный, как и его имя, носил длинные каштановые волосы и свободную белую блузу и был похож скорее на картину, чем на живого человека. Возможно, поэтому белобрысая молодая горничная, передавая ему бутылки с вином, залилась румянцем ото лба до подбородка и глупо захихикала. Нахмурившись, Жоакин про себя отметил, что надо предупредить ее быть поосторожнее этим щеголем.

– А вы, любезный Якоб, не собирались ли жениться этим летом? – осведомился Петрик светским тоном, продолжая общую беседу.

– Разумеется, между нашими семьями старый уговор, – подтвердил Якоб.

– А красива ли ваша невеста? Должно быть, она молода и прелестна!

– Не мне об этом судить, друг мой, а ее будущему любовнику!

Присутствующие мужчины расхохотались, кроме, пожалуй, Юстаса, занявшегося изучением коллекции бронзовых бюстов, и Леопольда, который растерянно крутил головой, глядя то на одного, то на другого гостя. Жоакину стало не по себе. И с этими людьми ему предстоит говорить? Выкладывать свои тайные мысли о государстве, людях, об их месте в этом мире? Они совершенно не походили на Леопольда, к которому он едва привык. Управляющий остро ощутил свою неуместность в этой компании.