— А что так? — подивилась Екатерина Алексеевна.

— Не дает Карл цены! Надобно, чтобы он нас пред лицом просвещенной Европы не позорил, за каждую копейку торгуясь, будто человек подлого сословия в мясном ряду — чай, не нищие мы! Да и неверно сие! Коли теперь тот купец ни с чем возвернется, то иные сюда уж боле не поедут, отчего станем мы терпеть убыток!

И тут же, поклонившись, передали Государыне в подарок бриллиантовое колье и к нему кольцо.

Екатерина Алексеевна подарок благосклонно приняла да Карла Фирлефанца к себе призвала. Спросила строго:

— Верно ли сказали мне, будто ты с купцом иноземным никак сторговаться не можешь? Отчего ж так?

— Дюже много просит, — вздохнул Карл.

А сам на Государыню во все глаза глядит да видит на ней то самое, что он хотел да не купил, колье!

— А товар-то его хорош? — интересуется Екатерина Алексеевна.

— Врать не стану — товар добрый, — признается Карл.

— Ну так не рядись — дай сколь просят! Нам не пристало над каждой полушкой трястись! Не порть мне политику!

Понял ли?

Поклонился Карл.

— Да после, как дело завершишь, сопроводи гостя в Рентерею, дабы показать ему, что в сокровищнице нашей имеется, и все ларцы отомкни — пусть глядит, удивляется...

Вновь поклонился Карл.

А все ж таки всего подряд покупать не стал — только самое лучшее, но и не торговался уже. Лишь расписку взял:

«Сего месяца генваря, двадцать третьего дня, одна тысяча семьсот шестьдесят третьего года от Рождества Христова, получено у саксонского ювелира Гольдмана: диадема золотая, весом полфунта, что усыпана тридцатью мелкими бриллиантами, брошь сапфировая с камнем посредине да двумя помельче по краям, ожерелье золотое... За кои уплачено из казны царской девять тысяч золотых рублей, да сверх того дано сорок шкурок куницы, сорок соболей, да тридцать белки...»

А уж после гостя в Рентерею сопроводил, где, как велено было, все ларцы один за другим отомкнул — смотри, купец, удивляйся, за погляд, чай, денег не берут!

Герхард Гольдман глядел да ахал!

А чем боле ахал, тем сильнее у него глаза разгорались. Отродясь он таких сокровищ не видывал, хоть всю жизнь свою при драгоценностях состоял!

Откуда богатства сии?

— Из Персии, из Индии и из самого Китая, — отвечал Карл. — К примеру, сей великий изумруд поднесен был царю Петру Алексеевичу Муртаза-пашой, а этот привезен с далекого острова Цейлона посольством русским...

Глядит Гольдман — глаза разбегаются!

А как прознал двор про то, что купил Карл Фирлефанц для Государыни Императрицы у купца саксонского несколько вещиц, кои она на ближайшем балу надеть соизволила, тут и другие покупатели подоспели да весь товар скупили, на цены уж не глядя.

Посчитал Герхард барыш да подивился — в Европе-то он вдесятеро меньше взял...

А посчитав — крепко задумался...

Разговор был короток. И грозен.

— Как же так, товарищ Фирфанцев?.. Революция доверила вам ответственное дело, а вы...

А что он?..

— Вы понимаете, что из-за вас пострадал американский пролетариат, а может быть, вся мировая революция?..

Этого Мишель решительно не понимал, так как считал, что всякая революция случается по воле народных масс и рока, а не посредством каких-то контрабандных бриллиантов. Вспомнить хотя бы Великую французскую революцию, да и нынешний русский бунт тоже. При чем здесь бриллианты?

Или они на него одного желают списать неуспех всей их мировой революции?

— Товарищ Рид, конечно, вас пытался выгораживать, но это ровным счетом ничего не значит. Товарищ Рид иностранец и не вполне понимает текущий момент, когда мировая контра, объединившись, желает удушить нас, подобно ядовитой гидре...

Опять слова!.. Они все время на митингах, в их газетах, в разговорах сыпят, будто бисером, словами. Видно, им так легче уверовать в свою правоту.

— Сдается мне, товарищ Фирфанцев, что мы пригрели на своей груди форменную контру!

Это ведь про него... Это его они пригрели на своей пролетарской груди.

У Мишеля, хоть он вида не подал, мурашки по спине побежали. Он знал, что за этим может последовать, он уже стоял в расстрельном подвале в ожидании залпа. Он уже видел направленные ему в глаза винтовочные дула и видел сваленные в стороне штабелем трупы.

— Вас, конечно, рекомендовал товарищ Дзержинский, но он тоже мог ошибиться, и я поставлю вопрос...

В кабинет ввалился взъерошенный, запыхавшийся человек в кожаной тужурке.

— Ага, вот вы где, товарищ Варенников! — закричал он с самого порога. — Нам немедля эшелон отправлять, а Кузмичев в тифу свалился, того гляди, богу душу отдаст. Кому теперь командовать?

— Сам и командуй!

— Я по иной части. Так что давай мне заместо Кузмича другого верного человека.

— Где ж я тебе людей возьму? — всплеснул руками Варенников. — У меня нынче нет никого — все в разгоне!

— А это не моего ума дело!.. Тебе надлежит обеспечить меня сопровождением — так будь любезен! Эшелон на стрелке стоит — как хочешь выворачивайся, а человека мне дай!

— Ты войди в положение, товарищ Глушков, у меня всего десять человек, а груз кажный божий день, где мне на него людей напастись? — забормотал Варенников.

Но Глушков его не слушал.

— Ответственно заявляю, что снимаю с себя всякую ответственность за задержку эшелона, считая это позорным и безответственным фактом! Коли за людей отвечаешь ты, так и отвечай по всей строгости революционных законов! Развели, понимаешь, тут форменный саботаж!

Варенников, услышав обвинение в саботаже, заметно побледнел, забегал во все стороны глазами.

Вставать к стенке вдвоем с Варенниковым было уже веселее.

— Чего скалишься, контра! — зло зыркнул в сторону Мишеля Варенников.

Да вдруг помягчел.

— Вот что, товарищ Фирфанцев, пролетарская революция не карает оступившихся, коли не усматривает в их проступке злого умысла. Хочу тебе протянуть руку помощи, хочу дать шанс доказать свою преданность новой власти.

Теперь надобно срочный груз в Ревель сопроводить, так коли ты согласен, то поступаешь в распоряжение товарища Глушкова.

— Но я еще даже дома не был, — попытался возразить Мишель.

Чекист свирепо взглянул на него:

— Ты, товарищ Фирфанцев, на рожон-то не лезь!.. Брильянты, американскому рабочему классу назначенные, не уберег, в чем надобно еще разобраться! Да к тому ж сам из дворян и в охранке служил. Мы тебе быстро укорот дадим!