Жюльет вновь замолчала, а он не решался ничего сказать, пока она едва заметно покачивала головой; он даже не глядел на нее и все вертел в руках деревянную трубку с крышечкой.

— Восемь дней, и теперь я здесь, и все совсем другое… — Она повторила: — И все совсем другое…

Она посмотрела вокруг, и лицо ее вновь изменилось.

— Ну, здесь-то, по крайней мере, — заметил Руж, — вы можете чувствовать себя как дома… Если вам что-то понадобится, мадемуазель… И вот, глядите, мы как раз здесь все приводим в порядок, надо же так! Как будто нарочно…

Она поднялась, а Руж продолжал:

— Мы тут не такие, как Миллике…

Она только пожала плечами. Руж увидел, что она встает, засмеялся и сказал:

— Похоже, мы друг друга понимаем…

Он весело набивал трубку; рыбки выскакивали из воды, словно маленькие молнии; как хорошо было вокруг, как хорошо!

Она поднялась и повернулась к дому:

— Так у вас ремонт?

— Да, — ответил Руж, — но это еще не все. Глядите, мы пристраиваем еще комнату.

Он поднес сложенные ладони к лицу; в седеющих усах дымилась трубка; Руж опустил руки, вынул трубку изо рта, хотя она еще толком не разгорелась.

— О, нет, нет, — воскликнул он, — не входите! Вот когда закончим… — И добавил: — Пойдемте лучше к лодкам, раз уж вы в них понимаете…

Миновав песчаный берег, они пошли по тропе в камышах, сначала рядом, потом друг за другом. Декостер все еще не вернулся.

— А! С Декостером всегда так! Он, наверное, опять забыл унести весла… — сказал Руж.

Они подошли к воде, так и есть: поперек маленькой лодки лежат весла. Они стояли сейчас под крутой скалой с ее зарослями, проходами, ельником, кустами с колючками и без колючек, пучками уже подросшей травы, редкими цветами; а над всем этим возвышались огромные сосны кишащего птицами леса.

Она смеялась, а Руж застыл в удивлении; вот она прыгнула в лодку, плеснув в солнечную синь фонтаном воды со дна, вот отвязала цепь.

— Мадемуазель. — сказал Руж, — вы шутите! Ее надо было смолить зимой; это решето, да и только.

Но в ответ:

— О! Это не беда.

Она и вправду решила плыть; взялась за весла и начала грести сначала одним из них, чтобы повернуть лодку носом к воде, потом вдруг откинулась всем телом назад, и вот среди камышей остались видны лишь две блестящие струи воды из-под кормы, лениво утыкающиеся в берег.

Несколько мгновений он стоял неподвижно, но удержаться на месте не смог. Она притягивала не только взгляд, но все тело и душу Ружа. Он шел между водой и зарослями камыша, переступая ногами в песке и тине, которая становилась все мягче. Через несколько мгновений он вынужден был остановиться. В этот миг лодка резко повернула и скрылась за выступом скалы.

Ружу ничего не оставалось сделать, как повернуть назад.

Ему пришлось довольно долго ждать.

Теперь она очень спешила.

— Господи, — сказала она, обуваясь, — меня станут бранить.

— Не бойтесь, я пойду с вами.

Она снова идет в камышах впереди Ружа. Декостер уже давно возвратился и, не найдя никого, снова принялся за работу.

— Ну что, рыба есть? — кричит Руж.

— Да, пакет на кухне. — Декостер продолжает класть кирпичи, скрепляя их тонким слоем цемента.

Руж берет пакет и кладет его в корзинку; она уже ушла вперед.

— Эй! Не торопитесь! Скажете Миллике, что мне пришлось ловить ему окуньков… Нет, лучше ничего не говорите, я сам… А вот и он.

Тут и вправду появляется Миллике, идущий им навстречу. Издалека он делает какие-то знаки руками.

— В чем дело? — вступается Руж за девушку. — Ты нервничаешь… Ты не прав… Давай, давай, успокойся, дружище. — Он не дает Миллике и слово вставить. — Ты видишь, мы вовремя и даже раньше, ведь нам пришлось вылавливать твое жаркое. Я бы не стал возиться ни для кого другого, и ты мог бы встретить нас поласковее, так-то вот…

Они уже у кафе, а Миллике и рта не сумел раскрыть; завидев их, мадам Миллике входит в дом, хлопнув дверью.

На террасе сидит савоец.

Прошло несколько дней…

Раньше всех в кафе явились несколько торговцев скотом в синих блузах, спросившие вино в бутылках. Самый высокий из них, мужчина с черными усами, сдвинул на затылок фетровую шляпу и произнес:

— Вот это по мне!

Он положил руки в просторных рукавах, стянутых на запястьях каймой с вышивкой белыми нитками, на стол, на тот самый зеленый стол на той самой террасе.

— Я люблю, чтобы подающий был не хуже подаваемого, слуга вровень с услугой.

Было три часа пополудни.

Дождь прошел утром, но редкие лужицы все еще оставались среди ножек столов, забрызганных у пола белеющей грязью.

— Это здорово, потому что нечасто встречается. Сидевший напротив него коротышка с желтым лицом одобрительно кивал, сжимая руками навершие палки. Третий смотрел через стену на озеро.

— Да, такое нечасто встретишь, совсем не часто. Как это Миллике умудрился, сам не пойму… Кто бы подумал, что он такой хваткий…

Три торговца ехали по делам в повозке из смолистой сосны, запряженной маленькой тонконогой лошадкой, которую они привязали за уздечку перед кафе.

— Где же этот Миллике? — спросил верзила.

Он стукнул по столу рукояткой кнута, который не без усилия вытащил из-под ног.

Но явился не Миллике и не та, которую он ждал; к ним вышла новая служанка, которой и полагалось являться, когда зовут клиенты.

— Ты еще слишком мала…

Казалось, что ей и вправду не больше пятнадцати-шестнадцати лет. Она путалась в своем слишком длинном фартуке.

— Что это ты здесь делаешь? Школу прогуливаешь?.. Послушай-ка, если приведешь хозяина, пятьдесят сантимов твои.

Миллике в это время на кухне как раз наставлял Жюльет:

— Послушай, не годится отпугивать клиентов… Ты же прекрасно знаешь, я не могу тут делать все, что хочу…

— Месье, вас там просят, — сказала маленькая служанка.

Миллике вышел.

— Поздравляю, — сказал ему черноусый. — Поздравляю, Миллике. Вот это я называю заботливым обслуживанием.

Перед ним была бутылка бордо с металлической крышкой и красивой цветной этикеткой, на которой был изображен замок с круглыми башнями и бело-зеленым гербом, а также стояли название вина и год.

— О да, — сказал Миллике, — это вино рождено для такой бутылки…

Он стоял у торца стола, опустив руки и склонив на бок голову; по всему было видно, что он польщен.