— Услышь меня, Эйва, — закончив петь, Ло прижалась щекой к шершавому стволу ивы, чьи ниспадающие ветви чуть покачивались от едва ощутимого ветерка. — Услышь меня, наша Великая Матерь.

Ночь только вступала в силу, и огоньки, которые так любила Ло, лишь начинали разгораться. Первыми засветились ветви Древа Души. Нежно-розовое свечение стало пробиваться сквозь невесомые ветви ивового дерева, постепенно становясь все ярче. После, словно по неслышимой команде, начали наливаться ярко-синим светом войлочные папоротники, а чашечники, словно в пику им, разгорались, заливая пространство вокруг неоново-зеленым свечением. Тьма все сгущалась, но вскоре ей суждено было истаять, потому что все новые и новые растения начинали флюоресцировать.

Последними засветились крупные, ярко-розовые панопиры, что, казалось, парили в высоте, зависнув между могучих стволов дельта-деревьев.

Закрыв глаза, женщина подняла руку, и гибкие ветви древней ивы, теперь ярко сиявшие во тьме, опутали изуродованную кисть охотницы. Коса Ло покоилась на земле, и тончайшие нервные отростки соединялись с корнями Древа Души.

— Молю, ответь мне, Матерь. Ответь и укажи мне путь, прошу. Я не знаю, правильно ли я делаю, и я боюсь погибнуть.

Ветви неслышно покачивались над головой, и Ло казалось, что она слышит тихий шепот. Однако слов разобрать она не могла.

— Эйва слышит тебя, — мужской голос заставил женщину вздрогнуть и распахнуть глаза.

Оло’эйктан, который неслышно приблизился к Древу, улыбнулся лежащей на земле женщине:

— Эйва слышит каждого из своих детей. Слышит она и тебя, Ло’ота. Пожалуй, даже лучше, чем многих других.

Тарсем опустился на землю и скрестил ноги.

— Я думал, что ты уже ушла. Ведь ты хотела отправиться к городу пораньше, чтобы прийти туда на рассвете.

— Да, — Ло потерлась щекой о древесный корень, — но я решила попрощаться с Матерью. Ведь я не знаю, что будет дальше. Я погибну, скорее всего.

— Тогда зачем ты встала на этот путь? — Тарсем коснулся рукой светящихся ветвей. — Выслушай мои слова, Ло’ота. Ты часто ходишь с тсахик. Ты знаешь травы и слышишь голос Великой Матери. Женщины прислушиваются к тебе, а мужчины доверяют тебе своих детей. И потому я спрашиваю тебя, Ло’ота, зачем тебе идти на смерть? Разве сумеешь ты одна остановить небесных людей? Откажись от своего похода. Смени дорогу смерти на дорогу жизни. Тсахик потеряла дочь, но, сама того не ведая, обрела ее вновь. Она научит тебя ступать, как она, говорить, как она, и слышать, как она. И когда она отправится к Великой Матери, то ты займешь ее место у ног Эйвы и…

Он замолчал, и в этот момент Ло вдруг поняла, что оло’эйктан отчаянно стесняется ее.

— И рядом со мной.

Ло вздохнула и… И рассмеялась. Из глаз ее потоком хлынули слезы, но она смеялась настолько задорно, что Тарсем и не понял, когда ее смех перешел в иступленные рыдания. А поняв, перепугался настолько, что аж отпрянул.

— Передай Мо’ат, что она отвратительная сводница, — Ло отвернулась от вождя клана и уткнулась лицом в ствол ивы. — Уходи, Тарсем, прошу. Дай мне попрощаться с нашей Матерью, а свои предложения оставь для других женщин.

Но тут же, словно спохватившись, протянула мужчине руку:

— Прости и не держи на меня зла, оло’эйктан. Я не хотела оскорбить тебя.

Тарсем осторожно коснулся руки Ло и сжал ее пальцы:

— Я лишь хотел уберечь тебя, Ло’ота. И только.

— Я знаю, — синие и зеленые полосы краски на щеках Ло размазались, а в глазах по-прежнему стояли слезы. — Но я приняла решение. И ни ты, ни кто-либо другой меня не остановят.

— Тогда пусть твоя дорога будет легка, Ло’ота, — оло’эйктан помолчал и вдруг улыбнулся. — Отныне ты Кэа Тэап — Идущая в огонь. И даже если ты не вернешься, то народ на’ви запомнит тебя под этим именем.

— Спасибо, — Ло крепко сжала руку вождя, а после резко поднялась на ноги, разорвав тсахейлу с Древом. — Прощай, оло’эйктан.

— Прощай, Кэа Тэап.

Улетать от Древа было тяжело. Невольно Ло сравнила себя с Джейком — он тоже добровольно решил покинуть клан. Но страшно даже представить, как же ему было больно и грустно. И ее сейчас ждала та же печальная дорога. Ло’ота не строила иллюзий: ей не выжить. Большой удачей будет, если она сумеет хотя бы связаться с Нормом и отправить ему какую-то информацию. Но и только. Из города ей не выбраться — это Ло понимала слишком отчетливо.

Привычно сдвинув маску наездника пониже, так, чтобы линзы прикрывали глаза, Ло’ота чуть присела, балансируя на икране. Она не взяла с собой никаких вещей. Даже свою недописанную диссертацию она отдала Норму и попросила приберечь ее до лучших времен. Ну, или оставить как память о ней. Из личных вещей с собой у нее был лишь изогнутый нож из вулканического стекла и остановившиеся часики, которые так и висели на кожаном шнурке на шее. Расстаться с ними Ло’ота просто не смогла.

Тем временем под крыльями икрана раскинулся величественный лес дельта-деревьев. Настолько огромных, что казалось, будто их ветви задевают небосвод и касаются гигантских планет, заслоняющих собой половину небес Пандоры. Сивин, повинуясь наезднице, летела очень низко, так что при желании Ло могла бы коснуться ветвей руками. Глядя вниз, охотница не могла налюбоваться разноцветными огнями, что просвечивали сквозь изогнутые ветви. Различные растения нижнего порядка светились в ночи, точно путеводные огни, манили к себе. И Ло сейчас бы дорого дала за то, чтобы просто повернуть икрана назад и вернуться домой, к Древу Души. А может, и принять предложение Тарсема стать его женой, родить детей и зажить той жизнью, которая всегда проходила мимо нее, едва касаясь кончиками эфирных крыльев. Невольно Ло вновь расплакалась, но ветер осушил ее слезы, и женщина улыбнулась ему, точно старому знакомому. Нельзя плакать, ведь это ее последний полет, быть может. Так к чему омрачать его слезами?..

Солнце уже поднималось над горизонтом, когда Ло направила икрана к земле, решив остаток пути пройти пешком. Приземлившись, охотница выбралась из седла, а после обняла Сивин за шею, прижалась лицом к прохладной коже своей банши и закрыла глаза. И хотя тсахейлу между ними уже не было, Ло все равно чувствовала эту незримую связь, ставшую очень прочной за прошедшие годы. Чувствовала ее и Сивин, которая, предвидя скорое расставание, вдруг забеспокоилась, затопталась на месте.

— Ну, тише, моя кисонька, тише, — Ло’ота погладила икрана по шее, а после ослабила ремни, что удерживали седло. — Возвращайся в деревню и будь хорошей девочкой.

Банши, конечно, не поняла ни слова. И когда Ло развернулась и пошла к опушке