Точнее, не знал…

Вздыхаю и называю улицу и номер дома.

… Я сижу, отвернувшись к окну и едва не плачу. Вот как он мог? Зачем? Разве ему мало… меня одной?

Почему позволял всем этим девкам на приеме увиваться вокруг него? Они ж едва из декольте своих не выскакивали, чтобы обратить на себя внимание — даже те, кто были с другими мужчинами. И получалось ведь. Илья не выглядел совсем уж равнодушным.

Или мне показалось? Может… показалось?

— Ты чего сопишь недовольно? — голос мужчины прозвучал устало, будто ему надоели мои капризы. Но ведь я не капризничала. Ни словом, ни делом не показала, насколько мне было неприятно происходящее, насколько душила меня ревность. Стояла рядом с ним и улыбалась, как заведенная.

Как и положено его спутнице.

А то, что при этом внутри меня вместо крови кислота была — так это же ерунда, да?

Вот только когда в машину села — накрыло.

— Все хорошо, — голос дрогнул на последнем слоге, но это единственное, что я себе позволила.

— Виталий, подними перегородку, — а в его — раздражение.

И довольно жесткий захват вокруг талии:

— Запомни, золотая, я терпеть не могу всех этих женских обидок. Сама придумала, губы надула — это не ко мне. Еще раз спрашиваю, чем ты не довольна?

— Эти женщины вокруг тебя… — выдавила, наконец, — им плевать, что ты пришел не один, и тебе… тоже плевать.

Даже в полумраке я увидела, как взметнулись его брови.

— И на основании чего ты выводы такие сделала, а?

— А разве не так? — как ни старалась, в голосе появились истерически нотки, — ты же доволен был, что на тебя облизываются. На меня внимания не обращал, а я… Не смей так со мной, понятно? Я не могу так, если…

Мужская ладонь крепко обхватила подбородок, заставив проглотить окончание фразы. А потом я увидела его глаза, близко-близко. Очень злые глаза. И каждая фраза как пощечина:

— А теперь слушай меня. Скажу один раз, а ты постарайся запомнить. Так вот, сопеть обиженно, ультимаиумы ставить и коготки демонстрировать заканчивай. Со мной так разговаривать и истерить не смей, даже если тебе что покажется. Я с тобой пришел, для меня уже достаточно. Но я не буду ходить за тобой привязанным каблуком и дорожки стелить. И не буду демонстративно отворачиваться от всех навязчивых баб, которые всегда на таких приемах высматривают золотые прииски. Хочешь чтобы тебя замечали — за себя и берись, учись впечатление производить. И не только игрой в обиженку…

* * *

За окном — яркие огни Москвы. Иллюминацией мэрия, похоже, заведует напрямую. Мне есть на что смотреть в отличие от того вечера…

И почему я так хорошо его помню? Почему вообще могу воспроизвести в голове почти каждую минуту нашего «вместе»?

— Район у тебя паршивый, — по тону чувствую, как морщится Каримов. Но не комментирую — вот еще. Какое ему дело до моего района? — Отец что, не мог приличнее чего подобрать?

— Я сама квартиру снимаю, — бурчу, раз уж мне задали прямой вопрос.

Выбраться бы поскорей. Я и так в раздрае, уж очень много за последний час случилось. И теснота машины — ну и пусть между нами не меньше метра — добавляет тревоги.

— Что, твой-то и нормальное жилье не может обеспечить?

— Его зовут Денис. И не у всех столько денег, как у тебя, это правда. Зато с лихвой остального.

Это я зря говорю. Не удерживаюсь.

Дерзить Каримову — гиблое дело. Я раньше не рисковала, да что там, мне это в голову не приходило. А тут вдруг захотелось расчехлить шпагу. Зачем? Сама не знаю… Уж точно не для того, чтобы услышать тягучее:

— То есть он… умнее? Интересней? Больше тебя… удовлетворяет?

Я сглатываю и кошусь в сторону как всегда неподвижного Виталия. А потом холодно, насколько это возможно, произношу:

— Не вижу смысла сравнивать его с другими мужчинами. Меня он устраивает полностью.

— Что ж ты одна тусуешься в клубе?

— Во-первых, это не твое дело. Во-вторых, не одна, а с подружками.

— Те две бл… девицы — твои подруги? — его изумление не выглядит наигранным. — Москва сильно тебя изменила…

Сцепляю зубы и молчу.

Чем меньше комментариев, тем выше шанс, что я выйду из машины без кровопотери.

Я не понимаю, зачем он делает то, что делает, зачем провоцирует и что пытается доказать — вполне возможно ради самой провокации — но я ненавижу еще не забытое ощущение, что я игрушка в его руках. И чувствую смятение и желание забиться в какую-нибудь нору и закрыть глаза, и чтобы этот бесконечный вечер уже закончился. Чтобы уже не видеть его крепкую фигуру в неизменно темном костюме. И не слышать запах неизменного парфюмерного дома Франсиса Куркджана, мой любимый Черный Свет — роза, приправленная восточными пряностями, с горькой нотой полыни и мягкостью пачули. Когда-то я носила его женский вариант, с нарциссом…

Когда мы выступали дуэтом.

Я с почти отчаянной радостью вижу свой двор, и, стоит машине остановиться, тяну на себя дверную ручку. Конечно, самостоятельно выйти мне не позволяют. Расторопный Виталий выскакивает из машины и распахивает дверь и тут же рядом появляется Каримов.

И идет за мной!

— Нет необходимости…

— Есть. Мало ли, кто поджидает тебя в темном подъезде.

— У нас кодовый замок! — цежу.

— Который легко вскрыть, — пожимает плечами мужчина.

— Промышлял этим? — вскипаю.

— Всего лишь смотрю по утрам новости.

Вдох-выдох.

Спокойно, Майя. Пусть выполнит до конца свою миссию, в чем бы она ни заключалась.

А дальше сделаешь все, чтобы никогда его не встречать.

Каримов так же уместен в обшарпанном и слабо освещенном подъезде моей девятиэтажки, как на гей-параде. Он слишком брутален, слишком дорого одет, слишком вкусно пахнет. И умеет заполнять собой все пространство.

Я даже лифт игнорирую, только чтобы не оказаться слишком близко. И почти взлетаю на свой четвертый, испытывая одновременно неловкость, неприязнь к нему, что прет как бульдозер, как всегда не считаясь с моим мнением… и затаенный страх, что все не закончится у двери в квартиру.

Вдруг он потом кофе захочет? Переночевать?

Мне что, милицию вызвать, чтобы его выперли?

Представляю эту ситуацию и начинаю улыбаться. И тут же поворачиваюсь спиной, поймав внимательный взгляд мужчины.