Паровоз системы Бейли

Ездить может еле-еле.

Эй, тяни его, мурло,

До вокзала в Нантигло.

Отяжелевший от пива капрал, за полночь вернувшийся из офицерской столовой, орал из-за перегородки в конце казармы на своем ирландско-ливерпульском:

– А ну заткнись, брюквоеды хреновы!

После этого наступала тишина, нарушаемая приглушенным ворчанием в адрес проклятого капрала, ворчание переходило в храп и стоны, храп и стоны прерывал бодрый победный звук по трубе ложимся, по трубе встаем – и так, пока не сложим головы на полях Европы, братцы.

По окончании строевой подготовки рядовой Джонс был направлен в первый батальон королевского Гвентского полка, но перед этим получил увольнительную. Жена встретила его на пороге словами:

– Bore da. Dewch i mewn.[12]

Он догадался, что это не русский.

– Детка, что за черт?…

– Миссис Джонс номер семь – моя athrawes.[13]

– Боже милосердный.

– А ты поправился, nghariad.[14]

– Каша, баланда, картошка и пиво. Так ты, выходит, ученая теперь?

– Книги читаю. Дошла до второй буквы. «Бенди-го – прозвище британского кулачного бойца Уильяма Томпсона. Также город в провинции Виктория в Австралии. В тысяча восемьсот пятьдесят первом там были обнаружены золотые россыпи, открытие, приведшее к золотой лихорадке». Ездила в Кардифф. Там есть русская церковь. Священника зовут отец Кирилл. Он продал мне англо-русский словарь. С ним я совершенствую и свой русский. А теперь мы идем в постель.

Они пошли в постель. Потом она, напевая что-то по-русски, приготовила настоящий английский завтрак: яичницу с беконом, гренки с маслом, сливовый пудинг и чай. Самоваром, привезенным из Бруклина, она больше не пользовалась. Виновато-довольный, всласть натешившийся с женой гвентский пехотинец ждал, пока заварится чай. На маленьком журнальном столике он заметил первый том энциклопедии Келли, раскрытый на статье «Бенедиктинцы» – черт его знает, кто такие. Он вспомнил «Бенедиктин» – так назывался ликер в офицерской столовой, бутылки из-под которого ему дважды выпала высокая честь убирать после попоек, ну и грязища там была. Из праздного любопытства он прочел из середины:

«…в Субиако св. Бенедикт (480–547) основал не менее двенадцати монастырей. Устав написан Бенедиктом в Монте-Кассино, где находится главная ложа ордена. Незадолго до смерти его посетил король остготов Тотила, которого Бенедикт обратил в христианство. Распространенная версия о том, что бенедиктинцы обязаны своим проникновением в Англию миссии Блаженного Августина, опровергнута найденной в 1889 году рукописью, автором которой считается монах Родериго. В настоящее время манускрипт находится в частной коллекции. Этот документ сообщает об эвакуации бенедиктинцев из Западной Англии в 577 году, вскоре после битвы при Деораме, и возобновившемся наступлении саксов на запад. На хранение монахам были отданы сокровища британской короны. Согласно Родериго, они благополучно прибыли в Италию в Монте-Кассино. Никаких следов этих сокровищ не обнаружено…»

И вот чай наконец был готов… К концу своей побывки, несмотря на обильный стол, Дэвид немного похудел и расчувствовался. Людмила проводила его до станции и со слезами посадила на поезд. Она жалела себя, несчастную русскую сиротинушку, одну-одинешеньку на чужбине, даже дружба с русским попом в Кардиффе из маленького православного прихода неподалеку от порта не приносила утешения. В русских газетах, которые получал батюшка, она читала о зверствах германцев в России. Теперь она боялась ехать в Петербург и хотела только одного – всегда быть с мужем. Весь атеизм, внушенный ей отцом, улетучился, особенно при воспоминаниях о покойном, который был далек от праведности, и теперь она молила русского Бога об окончании войны и о возвращении мужа, целого и невредимого, годного к любовным утехам. На что рядовой Джонс 86-й коротко ответил бы: аминь.

В Монмуте, как раз накануне Рождества, подразделение получило приказ об отправке на фронт. Их построили ночью. Все в шинелях с начищенными пуговицами, но без оружия. Дэвид сделал шаг вперед, когда при перекличке в свете фонаря назвали его имя и номер. Под звуки военного оркестра, игравшего «Если попадешься ты в капкан», их отправили на железнодорожную станцию. В поезде дисциплину не соблюдали, Дэвид и его товарищи тонули в полутьме в спертом, прокуренном воздухе и проклинали долгую дорогу – состав шел окружным путем, им предстояло подобрать таких же злых и сонных новобранцев в Россе, Нортличе и Хангерфорде. Расстегнув шинели, сбросив сапоги в кучу из сигаретных пачек, промасленной бумаги и номеров «Джона Булля»,[15]солдаты, стиснув зубы и зажмурив глаза, погрузились в собственные размышления.

Зачем, думал рядовой Джонс, я пошел в добровольцы? При нынешних потерях на Западном фронте, как пишут газеты, нехватке людей и при том, что лорд Дерби дал, по настоянию профсоюзов, бронь только тем, кто работает в военной промышленности, его бы рано или поздно все равно призвали. Подлинной причиной его поступка явилось желание принять смерть на миру и со всем миром – он боялся закончить дни под копытами ломовой лошади или подохнуть от застрявшей в горле рыбной кости. Слишком везло до сих пор. Захотелось испытать судьбу.

Его мучил и другой вопрос: почему они на этой войне? Если верить «Джону Буллю», их везут во Францию, чтобы дать отпор гуннам, пускающим бельгийских детей на котлеты. Интересно, почему англичане называют немцев гуннами, когда те считаются германцами, а если верить немцам, то и голландцы те же германцы или что-то вроде того? Рядовой Джонс рисовал себе Европу в виде квадратной военной карты, ярко освещенной в центре и теряющейся в сумраке по краям. Ревущие усатые дикари в островерхих касках ловили на штыки голых младенцев, соревнуясь между собой, как в спорте. Гражданское население, одетое в чудные костюмы, в ужасе пряталось по темным углам. Ему виделись монахи, катящие из подвалов бочки с «Бенедиктином» для будущего победного пира. Поезд не спеша вез его на встречу с историей, о которой он не ведал. История, уходящая во тьму веков, всегда была полна рева, и мечей, и ножей в животах и лишь изредка освещалась истинным светом. Мэлгвин Гвинедд, Кадваллон Долгорукий и король Бордельбред, или как его там, представали армией бородатых драчливых головорезов, и каждый норовил хапнуть побольше.

Состав без конца и края, паровоза впереди и не разглядишь, как будто к поезду на каждой станции прицепляют очередной вагон, а тебе надо влезть в этот перегруженный состав. Эй вы, счастливчики, пошевеливайтесь и скажите хоть, кто вы по вере, чтобы знать, какой крест ставить над вашими могилами на васильковых полях мрачной европейской истории, а может, и среди маков или колокольчиков. Почему от мака клонит в сон? Потому что из него делают опиум. На борту «Колокольчика», помнится, был один китаеза, который выкуривал свои дежурные три трубки, когда был свободен от вахты, а после иногда спал как младенец, иногда хныкал, а иногда орал, что старпом-поляк превратился в дракона и хочет сожрать его живьем. Паутина мыслей сменялась паутиной сна. Прильнув щекой к каким-то ремням и железкам, пахнувшим одеколоном «Колокольчик», и обняв, как младенца, свой вещмешок, рядовой Джонс забылся. «Колокольчики, мой милый, пусть напомнят обо мне», – играло концертино в кают-компании. Концертино затонуло не сразу, волны ласково покачали его, прежде чем, издав прощальный всхлип, оно скрылось под водой. Ночью в Паддингтоне на провонявшей тухлыми яйцами станции его разбудили крики и гудки паровоза.