— Лейтенанта Развозова ко мне!

На самом деле мне просто не хватало слов, чтобы выразить все свои чувства. Хорошо, что Устав чётко регламентирует, какими именно словами нужно вызывать подчиненных, иначе, чувствую, я наговорил бы вестовому такого… Все дело в том, что сегодня в обед минеры, наконец, принесли мне отчет об испытаниях и планы минирования кораблей. Все документы были красиво и правильно оформлены, но именно из них стало понятно, насколько авантюрной затеей считают многие готовящийся прорыв – все бумаги были подписаны только неким мичманом (!), как будто на всей эскадре не нашлось более важного минного начальника!

"Впрочем, — подумал я, — не стоит начинать разговор с подчиненным последними словами, которые все равно ничего не решат. Эти уклонисты от ответственности никуда не денутся, если получат прямой приказ! И я уж позабочусь, чтобы они его выполнили до последней запятой!" — от этой мысли на душе стало спокойнее. Снова пролистав бумаги и удивившись еще раз, до какой степени безынициативности могут дойти отдельные горе-начальники, я решил не тратить драгоценного времени на разбирательства и, поставив рядом с мичманской свою контр-адмиральскую подпись, отправил чертежи в работу на завод.

Старший минный офицер "Ретвизана" прибыл через несколько минут и, не понаслышке зная пунктик своего адмирала насчет соблюдения дисциплины, доложился по-военному четко:

— Ваше превосходительство, лейтенант Развозов по вашему приказанию прибыл!

— Вольно! — я заметил старание лейтенанта, и устраивать совсем уж вселенский разнос мне окончательно расхотелось. Впрочем, сначала все равно надо было кое-что уточнить. — Проходите, Александр Владимирович, присаживайтесь. Как прошли испытания нашего сюрприза?

— Но ведь я подал Вашему превосходительству отчёт об испытаниях! — лейтенант, судя по всему, отнюдь не чувствовал себя в своей тарелке на ковре у высокого начальства. Придётся ему слегка помочь…

— Да уж, совсем сухарём вы меня считаете, — я даже чуть усмехнулся, — заслужил, наверное. Но все-таки хотелось бы услышать и живые подробности. Вы же понимаете, как важно быть уверенными в том, что этот трюк нам удастся! Что японцы поверят, а наши корабли не пострадают.

— Ваше превосходительство, взрыв выглядел очень натурально, к отчёту приложены фотографии сделанные с "Гайдамака", на "Забияке" никаких повреждений, даже слезать обшивка не начала. Хотя встряхнуло здорово, конечно. Но раз наш старичок выдержал, то новым кораблям опасаться, я думаю, нечего.

— Ну что ж, прекрасно! — теперь, успокоившись насчет достоверности результатов проведенных испытаний, нужно было разобраться с самими "испытателями". — Сколько офицеров участвовало в разработке и испытаниях?

— Семь. Четыре минера и три инженера.

— А скажите мне, любезный Александр Владимирович, — произнес я все тем же доброжелательным голосом, и, резко сменив тон на самый желчный, спросил. — Почему в таком случае отчёт подписан только мичманом Соймоновым и инженером Заборовским?

— Ваше превосходительство, — Развозов замялся, — именно эти офицеры сделали больше всех остальных при расчётах, конструировании и испытаниях…

— То есть, вы хотите сказать, что работали под руководством мичмана? И вы, и старший минный офицер "Пересвета", да? А мне вот кажется по-другому! Вы попытались снять с себя ответственность в случае неудачи! Вы переложили её на плечи самого младшего из вас! Ну, поправьте меня, если я ошибаюсь! Я буду рад принести вам извинения, если услышу правдоподобное объяснение этой истории. Прошу!

Развозов смущённо молчал.

— Я жду, лейтенант! Вы можете дать какое-то ещё правдоподобное объяснение?

— Нет, ваше превосходительство, — затравленно ответил Развозов.

— Ну хоть это хорошо. Что вилять не пытаетесь, Александр Владимирович. У меня нет никаких сомнений в вашем личном мужестве. Я прекрасно понимаю, что вы не побоитесь пойти на смерть по приказу и даже без него. Но вот почему выговора от начальства вы (да и почти все офицеры) боитесь больше, чем смерти? Я поведу эскадру на неслыханную авантюру. И если что пойдёт не так, то отвечать буду я. Как командующий ею. Поэтому и власти у меня неизмеримо больше, чем у вас. Но и у вас значительно больше этой самой власти по сравнению с вашими подчинёнными. И за свои ошибки в руководстве должны отвечать именно вы. А поэтому стараться ошибок не делать! — Посмотрев на совершенно раздавленного Развозова, живо напоминавшего сейчас какого-нибудь вождя американских краснокожих, я решил снова вернуться к делу. — Ладно. Так я могу твердо рассчитывать на то, что наши лжемины сработают как надо?

— Почти наверняка, ваше превосходительство.

— Вот и постарайтесь, чтобы "почти" исчезло из вашей фразы. И учтите, что отвечать за неудачную имитацию на своём корабле будет именно его минный офицер, а не мичман, которого вы попытались использовать как прикрытие на всякий случай. Забирайте протоколы, подпишитесь под ними сами и подписи с ваших коллег соберите. Завтра в это же время жду вас с докладом об исполнении, и протоколы заполненные принести не забудьте. Можете идти.

* * *

Письмо мичмана Василия Соймонова

Дорогая моя Оленька!

Наверное, в целом мире не хватит ни слов, ни бумаги передать как я по тебе соскучился. И пусть прямо напротив Артура в море привычно болтаются японские крейсера (нынче это, кажется, "Сума" капитана Точиная и "Акаси" капитана Миядзи), но я каждый день просыпаюсь с тайной надеждой на то, что именно сегодня каким-то чудом снова прийдет твое письмо.

Сам я твоими молитвами вполне здоров и сейчас, наконец, могу тебе рассказать чем был занят последнее время.

Вечером того же дня, когда я написал тебе предыдущее письмо, к нам, инспектируя корабли эскадры, заглянул сам командующий – контр-адмирал Вирен. И увидев, что наш командир, лейтенант Колчак, еле ходит из-за сильной боли в коленях, тут же, несмотря на все возражения, отправил его в госпиталь, откуда тот вернулся только позавчера. На самом деле Колчак – настоящий герой – и в мирное время весь застудился, открывая новые земли там, где, говорят, даже полярные медведи не живут, и, едва началась война, добился своего перевода сюда, но с нашим адмиралом, знаменитым своей требовательностью на весь императорский флот, даже у Колчака поспорить не получилось.

А мы с минным офицером всё это время были в команде, которая в строгой тайне испытывала на стареньком "Забияке" тот сюрприз, который сегодня увидели японцы, и о котором ты, несомненно, прочитаешь в газетах раньше, чем в моем письме.

Там произошел презабавнейший случай, когда после проведения испытаний невозможно было найти ни главного инженера, ни старших офицеров, чтобы подписать окончательные бумаги. Позже оказалось, что инженер, по благополучному окончанию работ, решил отметить это событие, да так славно отметил, что был найден только на другой день в самом глубоком трюме "Забияки" сладко спящим в обнимку с пустой бутылкой. Офицеры же, по разным причинам сослались на невозможность прибыть и поручили всё на мое усмотрение. Тогда, поскольку дело было ясное и срочное, мы со вторым инженером сами все и подписали. А сегодня утром я сам наблюдал с берега как взрывались, оседая в море, корабли, и со слезами на глазах провожал в последний путь перевернувшийся броненосец.