пылающим губам мой кулачок, обхватив его полностью в своей широкой ладони. — Солнечное Рождество вместе уж справим!

Он нехотя отпустил мою руку, и я почувствовала на пальце безымянном что-то прохладное.

В тусклом свете сеновала живо засияло маленькое серебряное колечко на моей руке, переливаясь холодным отблеском.

Я ахнула от восхищения, а Лукьян притянул меня к себе и зарылся лицом в мои волосы, жадно вдыхая воздух.

— Вернусь и свадьбу сыграем! Дождись меня только, любовь моя… — прошептал он, проведя рукой по моей распущенной косе.

И я ждала, считая луны и часы, до того дня, когда возвратится мой милый из краев далеких и сделает меня своей перед взорами Богов наших Рóдных и всей деревни.

* * *

Четыре месяца пролетели незаметно. Всю осень я провела подле ведьмы, работая и обучаясь знахарству и различным видам защитной магии. Световые дни были наполнены усердной работой и учебой. Но ни одна тёмная ночка не проходила без воспоминаний о моем Лукьяне. Каждый раз сердце срывалось в счастливый полет от одной только мысли, что скоро я уже увижу его и заключу в свои объятия.

И вот наступил конец студня — время, когда мой суженый обещал вернуться. Я не знала, в какой день, иль час, но душа радостно трепетала, как весенняя птица, при виде дороги лесной.

С зари баба Озара была в плохом настроении. Она серчала на старейшину деревни за то, что тот начал воротить заборы да капканы расставлять вокруг огородов и посевных полей, чтобы животину дикую славливать, которых она прикармливала.

Позавтракав и замесив тесто для праздничного каравая на Коляду, мы отправились в деревню, чтобы совершить свой обычный обход, ухаживая за больными, исцеляя их травами и различными снадобьями наговоренными.

Пройдя немного по поселению, я заметили, что в воздухе витает ощущение беспокойства. Глаза древлян нервно метались, их оживленный шепот разносился по ветру.

— Мухоблудите опять? Без дела на печи сидите, штаны просиживаете! — гаркнула бабушка на беседующих мужиков на лавке у избы собраний.

Я еле сдержала хихикание, следуя за ней по пятам.

— А ты чего ржешь аки конь за спиной моей? — фыркнула на меня баба Озара, остановившись около входа в избу. — Ходишь пыней теперь по деревне, Шурка! Недоступная, гордая птица! А коли твой рыжик карпатский не вернётся?

Лукавый прищур ведьмы пробрал меня до мурашек.

Я стиснула зубы, непокорно мотнув головой.

— Вернётся! Любим мы друг друга очень… Кольцо его на мне! — гордо продемонстрировала я колечко на пальце своём.

— Побрякушка эта? Тьфу, а не обещание! — усмехнулась она. — Обещание крепкое через церемонию, обряд совершают иль… через кровь хоть!

— Не надо нам кровопролития попусту, бабушка! Верю я ему и так. Вернётся он! Знаю это. — запротестовала я, засовывая оледеневшие руки в овечью шубку.

Старушка вздохнула, натянув мне на голову платок потеплее.

— Гляди, Шурка, коли всех женихов деревенских от себя не отвадишь, чтобы потом шишки не грызть!

Я лишь вяло улыбнулась, проходя вслед за ней в избу.

— Чужеяд этакий! — зарычала ведьма на старосту, восседающего во главе стола за распитием самовара. — Ишь чего удумал-то! Где это видано, чтобы родичи заборы вокруг хат своих ставили друг от друга?! Клетки из домов люда хочешь налепить? Ишь чего удумал! Не позволю!! — ударила дубовым посохом Озара об пол, и, казалось, что даже ставни пошатнулись от ее негодования.

— Да ты в деревне-то и не живешь вовсе! На кой тебе дело, старча лесная? — запротестовал мужичок, отставляя кружку в сторону.

— А кто каждое полнолуние упырей отваживает, мавок и бесятину всякую поганую рыла к вам не совать? — старая ведьма презрительно окинула взглядом просторную парадную избу.

— Все равно, слово за мной будет! — топнул сапогом мужчина, приподнимаясь со скамьи.

— За тобой, за тобой, черт ты веревочный! — сплюнула старушка. — Загубишь деревню всю и связь с Родом нашу! Помяни слово мое!

— Попрошу так со мной не выражаться! — залился краской от возмущения староста.

— Проси, курощуп! — фыркнула бабушка, уперев руки в боки.

Лукаво мне подмигнув, она вышла из избы, и я поспешила за ней.

— Что?!! — раздалось у нас за спинами, но я уже выскользнула на мороз.

Ведьма обернулась на пороге в последний раз.

— Оглох что ли? Орать и напрягаться так будешь, слух весь пропердишь! Нюх и совесть уже где-то посеял у черта на куличиках…

Проводив ведьму до домов других старейшин на переговоры, я оказалась в самом сердце заснеженного села, средь белоснежных пейзажей.

Решив занять себя чем добрым, я направилась к дому своей родни.

Пронизывающий холод трепал меня по щекам, пока я сжимала в руках мешочки, наполненные целебными снадобьями, предназначенных для моих племянников.

Когда я наконец-то поспела к родовой избе, из трубы лениво потянулся дым, сливаясь с белыми оттенками неба. Звуки смеха ребятишек и сладкий аромат свежеиспеченного хлеба заполняли воздух даже в палисаднике.

Внутри Милава встретила меня с распростертыми объятиями, ее глаза засияли теплом.

— Сестра! Ты пришла как раз вовремя! — воскликнула она, коротко обняв. — Детвора захворала, и твои травяные сборы — наше одно спасение и надежда!

Мы уселись у потрескивающей печки, окруженные успокаивающим ароматом высушенных трав, и стали рассказывать друг другу накопившиеся истории за прошлые недели. Милава поведала мне о заботах своих и заигрываниях соседского молодца, а я с интересом слушала речи ее за согревающей кружкой кипрея.

Через некоторое время солнце начало садиться, заливая деревню теплым золотистым светом. Мы с Милавой присоединились к жителям в приготовлениях к предстоящему празднику Коляды.

Улицы были все увиты красными лентами, вплетенными в заборчики и ветви деревьев у домов, а воздух был пропитан веселыми разговорами и звоном украшений из колокольчиков.

Мы работали бок о бок, наши пальцы проворны, завязывая ленты на ветках и украшая дверные проёмы ягодами рябины и елью.

Деревенские смеялись и распевали колядки, передававшиеся из поколения в поколение, голоса гармонично сливались с гулким биением сердца общины.

День плавно перешел в вечер, и народ собрался у кострища.

Чувствуя усталость сестры, я настояла на том, чтобы взять на себя ее обязанности с остальным украшением и предложила ей отдохнуть. Она благодарно улыбнулась, ее взгляд задержался на мне, прежде чем исчезнуть в толпе.

Оставшись одна, я осторожно поднялась по деревянной лестнице у избы советов, чтобы продолжить развешивать гроздья ярких ягод рябины — их пунцовый оттенок символизировал защиту дома от любого недуга.

Увлекшись работой, не заметила я, как заледенелая ступенька расшаталась под ступнёй моей. Нога соскользнула, и я полетела вниз, вскрикнув, готовая встретить объятия сугроба холодные.

Но прежде чем мой спуск завершился, подхватили меня чьи-то