Висело в воздухе напряжение, висело и чуть подрагивало, передавая дрожь в пальцы сжимающих оружие рук. Фары грузовиков приближались, медленно, с усилием продавливая пылевые облака, проталкиваясь через них, как человек может проталкиваться через снежную пургу. А их самих впереди и, кажется, уже и сзади ждали с напряжением. Пошевеливались в руках спецназовцев автоматы, которые и терпение, кажется, уже теряли, стремясь выбросить собственную огненную убийственную энергию в людей, за светом фар скрывающихся. И не было автоматам дела до человеческих страданий, до боли человеческой, потому что у автомата только одна программа, которая не ведает жалости, и казалось, что они сами, помимо человеческой воли, рвутся начать бой. По крайней мере, каждому из бойцов стоило труда удержать пальцы и не нажать на спусковой крючок раньше времени.

Тянулось, тянулось время, превращаясь из философской энергии в липкую физическую субстанцию. Мышцы сидящих в засаде готовы были сократиться до ощущения судороги, вызывающей натужный крик. А потом все это резко оборвалось огненной яркой вспышкой и грохотом, когда передняя машина вдавила взрыватель в мину, и в коротком свете этого взрыва, за ничтожную долю секунды разбросавшего пыль из эпицентра события, было видно, как подбросило тяжелый грузовик вместе с грузом и людьми. И почти одновременно раздался второй взрыв. Замыкающая колонну машина въехала в зону, где был установлен управляемый фугас, и старший лейтенант Семарглов вовремя среагировал и замкнул контакт…

Моджахеды к такому повороту дела, казалось, были готовы всегда. Они и в самом деле всегда были готовы к подобным неожиданностям, не считая их неожиданностью – «когда над головой дождь, невозможно остаться сухим и чистым»,[7]когда идет война, невозможно от нее уклониться. «Духи» и не думали уклоняться. Сразу, словно выполняя общую команду, погасили фары остальные грузовики. В темноте нельзя было рассмотреть, что происходит внизу, но майор Солоухин и без того хорошо знал, что там происходит, потому что происходить может только одно. «Духи» повыскакивали из машин. Они не знали, с какой стороны ущелья им ждать атаки, и потому не сразу заняли позицию. Естественно было сразу присесть, попытаться всмотреться сквозь пыль в темноту. И ничего, естественно, не увидеть. И потому им необходимо было дать подсказку…

– Огонь! – скомандовал Солоухин громко, чуть не с восторгом, словно радуясь тому простому факту, что впервые за последние дни, с тех пор, как он покинул вертолет, ему можно было говорить громко, можно было кричать так, чтобы слышали не только свои, но и враги. И даже специально громко, чтобы враги услышали. И поторопились. Он и в самом деле радовался, что сбросил в этом крике напряжение последних дней, застоявшуюся в теле и в мозге, тяжко изматывающую душу энергию. Ружье, что висит на стене, не только в завершение пьесы должно выстрелить. Если человек взял в руки оружие, если он занял место в засаде, он обязательно должен куда-то свою агрессивность сбросить, иначе она съест его самого…

Треск автоматных очередей перекрыл последние нотки команды – так велико было спринтерское нетерпение спецназовцев. И, конечно же, душманы среагировали. Пусть пыль мешает видеть всполохи ночных выстрелов, но звуку-то путь пыль не перекрывает. «Духи» среагировали правильно, как реагирует каждый караван. Прозвучала, должно быть, неслышная спецназовцам, но убийственная команда. И «духи» двинулись туда, куда и должны были двинуться. К камням, что обязаны, по идее, защитить их от пуль и дать возможность подготовиться к атаке. Но и там их поджидала не защита, а смерть уже в другом, замаскированном обличье.

Майор Солоухин словно бы видел сквозь тьму и пыль, что происходит внизу. Сам он не стрелял, хотя и опустил предохранитель автомата в положение одиночного огня, потому что вообще не любил малоприцельную стрельбу очередями. Но, не стреляя, вглядывался в невидимое и даже правильно определил момент взрыва первой мины-лягушки, спрятанной под камнями. И почти одновременно прозвучало еще два взрыва. Это даже больше, чем майор предполагал. Один взрыв или два – это норма. Три взрыва в разных местах – это удача. Мины-лягушки, таким образом, могли уже почти сравнять силы спецназовцев и душманов. Должны были сравнять за счет своего повышенного поражающего действия.

И как раз в это время начался рассвет…

Как всегда в горах, стремительный, похожий на яростную солнечную атаку…

* * *

– Отсекайте их от тропы… – скомандовал старший лейтенант Семарглов, сам «выложивший» за один только мимолетный момент появления из-за валуна сразу три короткие прицельные очереди, увидевший, что все три очереди достигли цели, и спрятавшийся снова. Уж если не доводилось старшему лейтенанту в засадах воевать, он и не лезет с особыми командами. А вот в скорострельной прицельной стрельбе хоть из пистолета, хоть из автомата он может с любым опытным специалистом поспорить и не уверен, что кому-то уступит. Тогда как все расходуют на автоматную очередь три патрона, Семарглов всегда отстреливает только по два. И потому автомат во время боя остается более управляем, позволяет дать еще одну очередь до того, как следует для личной безопасности переменить месторасположение.

«Духи» словно знали, где сидят поджидавшие их спецназовцы. И сразу, без раздумий, после взрыва машины с грузом вывалившихся на обочину ящиков, начали атаку на скалу. Впрочем, они сами воевать умеют и понимают, что противник тоже этому делу обучен. И не надо быть великим стратегом, чтобы найти самое удобное для засады место. Они нашли его и не ошиблись.

– Зачем отсекать… – дав две очереди и даже из любопытства на результат не глядя, возразил прапорщик Кротов. – Там три мины… На всех хватит…

– Вот потому и надо отсекать… Иначе они в обход пойдут…

Душманы в самом деле стремились под огнем прорваться к узкой и извилистой тропе, позволяющей во время движения находить кратковременное укрытие, и предпочитали не терять времени на обход, который, как Семарглов уже разведал, занял бы при самом быстром темпе около двадцати минут. Правда, и там была выставлена мина. Но одна-единственная. И в единственном месте, где это было возможно. Но и возможно только в темное время. Рассветет, мину нетрудно будет обнаружить. Но «духи» об обходном пути или не знали, или предпочитали не тратить время, по звуку выстрелов определив количество спецназовцев на скале. Как и полагается, группа из пяти «духов» снизу прикрывала группу прорыва. Но нижней группе из-за пыли и темноты было плохо видно окрестности, и прицельно стреляли душманы только на мазки пламени из стволов. Впрочем, не прицельный и довольно хаотичный обстрел тоже был в состоянии доставить неприятности. Да и рикошеты от стоящих за спиной более высоких скал заставляли спецназовцев многократно втягивать головы в плечи.

Семарглов сдвинулся в сторону и снова дал очередь. Теперь только одну. Потому что «духи» отступали, потеряв половину из группы прорыва. И группа прикрытия по непонятной причине огонь прекратила. Настала тишина. Даже в той стороне, где запертую колонну должны были обстреливать другие спецназовцы.

– Никого не задело? – спросил старший лейтенант и осмотрел своих бойцов.