толком не знал, починил он их или нет. Частенько Николай спрашивал при встрече на улице у жены Василия Анны, не починил ли её муж карманные часы, взятые для починки, когда Тимофеевич у Николая плотничал.

Вот и на этот раз Николай шел по улице Моторе, навстречу ему шла Муратова Анна Михайловна.

– Постой-ка, я тебя спросить хочу по важному делу, – деликатно и вежливо обратился к ней Николай. – Ты случайно не знаешь, как там, Василий Тимофеич не починил мои часы?

– Нет, не знаю! – раздраженно ответила та. – Да, ты уж мне надоел с этими своими часами! Каждый раз донимаешь. Ты кому их отдавал? – серьёзничала Анна.

– Да твоему мужику, кому больше-то? – степенно и чинно пояснил Николай.

– Тогда с мужика и спрашивай, – грубо оборвала Анна. – Я ведь у тебя их не брала? И отвяжись от меня, что пристал, как банный лист, – на минутку разгорячилась Анна.

– Да я его все никак не увижу, а ты почти каждый день мне на глаза попадаешься, вот я и спрашиваю! – виновато оправдывался Николай.

– Так вот, больше я тебе на глаза показываться не стану, буду обходить тебя на полверсты. Как увижу, что ты идешь, и обойду! – с иронией урезонивала она Николая.

Не прошло и недели, как Николай случайно встретил Тимофеевича на улице, нёсшего отремонтированные часы-ходики Ивану Трынкову.

– Как насчёт часов-то? – спросил Николай у Тимофеевича, поздоровавшись.

– Каких часов? – недоуменно переспросил Василий.

– Как каких, чай, помнишь, я тебе давал в починку карманные часы, когда ты у меня плотничал, – резонно и доходчиво объяснил Николай.

– Разве? А я и забыл про это, что брал у тебя. А между прочим, гляжу, валяются у меня дома чьи-то часы, а чьи, не знаю, хоть убей, не могу припомнить, кто мне их давал. Ты мне их где давал? Я что-то запамятовал.

– Как где? – удивился Николай, – у меня на дому. Помнишь, когда мы с тобой у меня пристенок обосновывали.

– А-а-а! Вот теперь припомнил.

– Так ты их починил, ай нет?

– Я бы починил, да в них одного колёсика не хватает! – объяснил Василий, – и ремонтировать смыслу нет.

– Как так, не хватает! – испуганно удивился Николай. – Были все, они даже иногда ходили, только с перебоем, – нахваливая свои часы, доказывал часовому мастеру Николай. – Они ведь не простые часы, а знаменитые, марки «Павла Бюре», на них стоит клеймо часовщика двора его императорского величества, а ты говоришь, их ремонтировать смыслу нет. Тогда ты возверни мне обратно их! – разочаровавшись в способностях мастера и боясь, как бы его часы совсем не затерялись, потребовал от Тимофеевича Николай.

– Приди да возьми! – хладнокровно отозвался Тимофеевич.

– Ты, видать, мастер-то тово?! – с явной подковыркой заметил Николай.

– Как «тово»? А вот разве ты не видишь, я человеку несу отремонтированные ходики.

– Видеть-то вижу, а как они ходить будут – это еще вопрос, – усомнился Николай.

– Пойдём! При тебе на стену повешу, при тебе запущу. Ручаюсь ходить будут без единой заминки, – выхваливался Василий.

– Нет уж, не стоит, мне некогда! – отговорился Николай и пошёл куда шел. А Василий Тимофеевич свернул к дому Ивана Васильевича Трынкова, бережно держа под мышкой отремонтированные часы. Иван был дома и несказанно обрадовался приходу Тимофеевича и тому, что его часы были в починке не более недели, и тому, что сам мастер принёс их прямо на дом.

– Ну, сколько тебе за работу-то, – прислушиваясь к четкому тиканью висевших на стене часов, осведомился Иван о стоимости починки. – Они ведь у меня ходили, только часто останавливались.

– Я с тебя, Иван Васильич, ничего не возьму, а только у меня к тебе просьба: научи меня, пожалуйста, лапти плести. Все умею, а вот лапти плести еще не выучился.

– Это можно! Пока за мной заделья нет. А когда к тебе прийти-то?

– Когда угодно, я и лыки уже помочил.

Попрощавшись с Иваном, Муратов ушёл, дорогой он размышлял сам с собой: «Вот, стало быть, скоро и лапти плести научусь. Иван Васильевич научит. Он лапотного дела большой мастер». Василий Тимофеевич в селе считается мастером на все руки: он и плотник, он и столяр, он на военной службе научился и часовому мастерству, он самоучкой научился, стал спецом по заливке старых, худых калош, и вдобавок ко всему этому своему мастерству он решил овладеть искусством по лаптеплетению.

Целыми вечерами он усидчиво корпел над часовыми механизмами: отвинчивал, развинчивал, привинчивал, вынимал пинцетом малюсенькие колёсики и шестерёнки, снова ставил их на место, крутил, вертел, чистил, смазывал. Стенные часы развешивал на стенах. Если же часы с боем – целыми уповодами наслаждался мелодией звона. Но вся беда в том, что он редкие часы доводил ремонтом до конца. Большинство часов он кропотливо разбирал, устанавливал причину их бездействия и клал их в ящик шкафа в разобранном виде. С часами Ивана Трынкова Тимофеевичу не пришлось возиться долго: как только он заглянул в их механизм, сразу же обнаружил, почему часы ходили, но часто останавливались. Между шестерёнок двух колесиков каким-то образом попал таракан. Видимо, его случайно зубцами захватило, чуть не напрочь перегрызло, он погиб, так тут и остался, мешая ходу часам. Сам же Иван не соизволил заглянуть в механизм, счел, что поломка значительная и отнёс их Муратову. Тимофеевич извлек таракана из механизма, смазал колёсики, повесил часы на стену, и они весело заходили, раскачивая маятником и направо, и налево.

С починкой же Николаевых карманных часов Василию Тимофеевичу просто не повезло: раскрутивши малюсенькой отвёрткой миниатюрные винтики, он стал извлекать из механизма столь же миниатюрную шестерёнку. Недоспущенная заводная пружина сработала – колёсики в механизме звонка брынкнули, и эту шестёренку выбросило куда-то на пол. Долго Тимофеевич ползал на коленках по полу, ища злополучную шестерёнку, исчиркал целый коробок спичек, а ее так и не нашёл. Разозлившись, он начал ругаться, на чем свет стоит, волосы на себе драл, проклиная Николая. В ругани приткнул и «Павла Бюре», и как будто он в чем-то виноват, а толку все равно не было – шестерёнка, видимо, незаметно шмыгнула в щель между половицами, упала в подпол, а там угодила в мусор, в землю, и безнадёжно затерялась. Пойди, найди иголку в сене! Отчаянно матерясь и нещадно кастя сердце, почки, печёнку, селезёнку, он, наконец, решил зло свое сорвать на жене Анне, которая преспокойненько шьёт-пошивает, стуча ручной машинкой и занимаясь своим швейным делом. Безразличие и спокойствие жены вконец вывело из терпения Василия, он с укором набросился на нее:

– Ты что, такая-рассякая, не помогаешь мне искать потерянную шестёренку! Ты что, разве не