– Ну, парень, – весело проговорил Леша, – тогда дел у тебя непочатый край. А я вот институт закончу, обязательно пойду работать к отцу к «КБ». Там у них зарплата реальная и сотрудничество с буржуями. В Венецию поеду. Шляпу себе новую куплю.

– У тебя же папа невыездной, значит, ты тоже не очень выездной. Какая на фиг Венеция?

– Ну и допустим… У нас страна большая. Я еще нигде не был, ни в Сибири, ни на Кавказе. В Прибалтике не был. «Широка страна моя родная, много в ней лесов полей и рек!».

– Да, я тоже в Прибалтику хочу. Там, наверное, клево. Шпроты повсюду, жвачка «Калев». И бальзам рижский.

– Бальзам – плохо. От него башка трещит и качается потолок.

– Уж конечно! Это если лакать по-черному, как ты любишь.

– А помнишь, как мы мечтали прокатиться по маршруту «подвесок», от Парижа до порта Кале?

– Еще бы… Детство… Но детство ушло, Леха. Ты знаешь, как я себе представляю настоящую жизнь?

– Ну?

– Помнишь у Евсикова Толика видик смотрели? Там еще эта группа «Тен Шарп», где они на море, на катере? Музыка, девчонки красивые и главное, добрые, ветер в волосах и сво-бо-да!!! Лешка! Ты был когда-нибудь по-настоящему свободным?

– Я-то? Никогда.

Пашка вдруг отчетливо понял: это правда, ведь Лешка всегда был самим собой, а значит свобода для него – вопрос давно решенный. Он заметно погрустнел, отвернулся и уставился в пруд.

– Другое дело, у меня этого уже никогда не будет… – пробормотал он.

– Как так?

Пашка помолчал, потом пробормотал задумчиво:

– Послушай, Леха, я тебе хотел рассказать… Хотя лучше потом.

– Да ладно, Паш, начал – говори уже.

– Не, не могу.

– Ну и черт с тобой. – Лешка махнул рукой. – Может, в «Яму» смотаемся?

– Неохота. Давай здесь еще посидим.

– Ладно… Слушай, а это… в клипе «Тен Шарп»… ты почему считаешь, что девчонки там добрые?

Вместо ответа Пашка вполне серьезно признался:

– Уехать отсюда хотел… – Серьезно. Как Хосе. Помнишь, испанец учился у нас до девятого класса? Хосе Суарес Эстрадо. Видишь, даже помню, как зовут. Интересно, как он сейчас?

– Как, как? На корриде сидит и испанское вино накатывает.

– Он жизнь видит, мир. Границ нет… Студенты там из страны в страну путешествуют автостопом, рюкзачок за спину – и поехали! А мы с тобой и до болгар до сих пор не доехали. А я хочу жить, как нормальные люди.

– Я тебе так скажу: мне у нас нравится, – строго заметил Алексей. – И уезжать отсюда – это, знаешь, надо быть полным дебилом. Будешь рассказывать по «Голосу» как угнетали тебя, да? Про кухню шестиметровую? Как Солженицын?

– Причем тут Солженицын?

– Видел по телевизору его интервью американцам. Он рассказывал, как не в кайф у нас жить, про ракетку еще самодельную нес какую-то чепуху.

– Разве это неправда?

– Неправда!

– Неправда?! – Пашке показалось, в голове начинается извержение вулкана – так он возмутился Лешкиной упертости и тупости. – А то, что мы с тобой, московские студенты, сидим, блин, на лавке в сквере, пьем из горла… Между прочим, наблюдаем неподалеку отражение своего будущего. – Он кивнул на шахматистов, добирающих для счастья портвейн или бормотуху. – Трепотня наша только о том, как хорошо будет работать в «КБ» и неплохо бы смотаться в Прибалтику, – это нормально? Это в кайф?

– Не нервничай, чего раскричался? – В отличие от Пашки, Леша был совершенно спокоен. Видать, таким образом на него действовал «Салют». – Хорошо там, где нас нет.

– Леха, ты на меня ругаешься, а сам одними штампами говоришь, – пробормотал успокоившийся Пашка. – И боюсь, ими и думаешь. И наш образ жизни свинский защищаешь только из принципа. В общем, нет счастья в жизни, лучший друг и тот примитивный… Одно радует – Горбачев. По крайней мере, можно пока с отъездом повременить, побачить, вдруг будут перемены?

– Это ты зря. Ничего особенно не изменится. Было уже при «кукурузнике» Никите. Только в обратку отыграли. Потому что другого нет у нас пути. Мы – особенная страна. В руках у нас винтовка… Так что не будет никаких перемен. Только поскорей бы уж определились и дали знак, что, дескать, все, братцы, игра в демократию заканчивается. По мне, так было бы спокойней, и о будущем подумать можно. Кому-то просто надо показать всем за границей, что у нас тут теперь свобода, равенство и братство, а на самом деле все будет по-старому, вот увидишь.

А «Пинк Флойд» по «Маяку»? А газеты? Станкевич? Коротич? Яковлев? «Огонек»? Нет, брат, все изменится. Будет новая страна. Соединенные Штаты Советского Союза. За это я голосую и потому остаюсь.

– Не пил бы ты больше, Пашка, – с печалью в голосе посоветовал Лешка. – Глупым делаешься. – Он мечтательно взглянул на пруд. – Вообще-то все неважно. Но мне понравилось, как ты это сказал…

– Ну, наконец-то! Я тебе точно говорю: будут Соединенные Штаты СССР или нечто похожее…

– Да ну нет! Ну их к черту, эти твои штаты! Про ветер в волосах и свободу мне запало в душу. Клево. Реально клево. Жить хочется, брат.

Когда-то Павел Семенов был простым советским студентом со среднестатистическими комплексами и мечтами, несколько выходящими за рамки коллективного разума исторической общности, проживающей на одной шестой части суши.

Неизвестно отчего, воспитанный при тотальном дефиците и однообразии рациона, он любил вкусно, разнообразно и красиво поесть. Безусловно, любить можно было что угодно и кого угодно, хотя бы Анжелу Дэвис, на фоне призывов об освобождении которой прошло его детство, – толку-то что? Он мечтал когда-нибудь прикинуться так, что даже самая неприступная дама не смогла бы устоять перед его великолепием. Для начала ему абсолютно необходимо было приобрести собственные белые кроссовки «Пума» на «липах», чтобы они ярким пятном подчеркивали его индивидуальность на танцполе любой московской или ленинградской дискотеки. Пока что он делил кроссовки с соседом, который был щедр, но педантичен, поскольку разработал четкий график носки этой модной и универсальной обуви.

Павлу все еще нравилась бывшая одноклассница Алла, с которой он провел ночь в квартире друга-старшеклассника Вити Приворотского, когда того шумно провожали в армию. После этой ночи, однако, он очень продолжительное время комплексовал, ведь впечатления от первой в его жизни романтической встречи совсем не были похожи на кадры из кинокартины «Эммануэль».

Но больше всего на свете Павел Семенов мечтал объехать весь мир, посетить дальние страны, Карибские острова и, непременно, Таити с Рио-де-Жанейро. Он жаждал попробовать на вкус океанскую волну, выпить ямайского рома, которым «пахнут сумерки». И вообще, лично удостовериться в том, что где-то сумерки взаправду могут пахнуть именно ромом, а не помойкой во дворе или привычной сиренью, в лучшем случае.