– О чем вы думаете, дорогой друг? – неожиданно спросил Геркулес, отчего Линкольн резко остановился – как будто он спал на ходу и вдруг проснулся. Он посмотрел на Геркулеса, улыбнулся и зашагал вперед.

– О вашей внешности, – признался Линкольн. – Вы очень изменились, но по-прежнему в прекрасной физической форме.

Легкая улыбка озарила лицо Геркулеса, он поправил свою белую шляпу. В костюме, сшитом одним из лучших портных Парижа, плотно облегавшем его спину, он заметно выделялся своей статной фигурой среди снующих по тротуару людей.

– Да, я поддерживаю себя в форме: частенько совершаю продолжительные прогулки верхом по этому красивому городу.

– А я вот, должен признаться, начал время от времени чувствовать недомогание. – Линкольн положил ладонь на свою многострадальную поясницу. – Мучаюсь по ночам бессонницей, и у меня иногда сильно болит голова.

– Опять жалуетесь? Вас ничто никогда не изменит.

Геркулес сделал рукой жест, которым словно отметал реплики своего друга, и показал куда-то в конец улицы.

– Вон там – больница Святой Кристины, – сказал он. – Туда мы и идем.

– Больница, в которую поместили тех трех профессоров, – пробормотал Линкольн, снова проникаясь интересом к истинной цели их прогулки.

– Их троих разместили на специальном этаже, отдельно от остальных пациентов. Посольства их стран требовали передать им своих граждан, но, как вы понимаете, мы не сможем удовлетворить подобные требования, пока не раскроем тайну этих странных случаев членовредительства. И пока не выясним, почему профессора так долго находятся в кататоническом состоянии.

– Кто-то из них заговорил?

– Дорогой Линкольн, эти несчастные господа не только хранят полное молчание, но и упорно ничего не едят, не двигаются и не реагируют ни на какие раздражители.

Линкольн задумчиво сжал пальцами подбородок и прошел весь оставшийся до больницы путь молча. В Нью-Йорке ему доводилось сталкиваться с подобными случаями, но они обычно происходили с лицами со слабыми умственными способностями – либо слабыми от рождения, либо ставшими такими в результате какого-нибудь трагического происшествия.

Друзья вошли в здание из красного кирпича – не очень старое, но мрачноватое на вид – и, пройдя по выложенным белым кафелем коридорам, где на пути им попадались монашки в причудливых головных уборах, поднялись по широким, плохо освещенным лестницам. Нигде не было видно ни одного пациента, хотя в больнице, как им сказали, не пустовало ни одной койки. На верхнем этаже они остановились перед белой дверью со смотровым окошком, возле которой за малюсеньким столом сидел какой-то мужчина. Одет он был в штатское, однако в нем без труда угадывался полицейский – может, это выдавали заносчиво-грубоватое выражение лица и фривольная поза, выработанная за время долгих и скучных дежурств, в течение которых большей частью ему приходилось бездельничать. Геркулес сделал легкий жест рукой, и полицейский без слов пропустил их. За дверью находился еще один коридор, пройдя по которому, Геркулес и Линкольн оказались еще перед одной – теперь уже последней – дверью.

– Можно войти? – громко спросил Геркулес и постучал в дверь костяшками пальцев. – Доктор Мигель Себастьян Камбрисес, добрый день!

– Заходите, дверь не заперта! – послышалось из-за двери.

– Добрый день! – еще раз сказал Геркулес, заходя в комнату и протягивая доктору руку. – Со мной пришел инспектор Джордж Линкольн. Он – авторитетный криминалист из Соединенных Штатов.

– Очень приятно! – Доктор приподнялся со стула и жестом пригласил Геркулеса и его спутника присесть на свободные стулья. – Вы, видимо, по поводу несчастных случаев, которые произошли с теми тремя профессорами. Сеньор Гусман, я мало что могу добавить к тому, что уже рассказал. Профессор фон Гумбольдт по-прежнему находится в кататоническом состоянии.

Как мы ни старались, нам не удалось заставить его вымолвить хотя бы слово. Кроме того, в течение этих прошедших недель он ничего не ел и не пил. Мы поддерживаем в нем жизнь лишь при помощи сыворотки, и он очень ослаб.

– Вам удалось получить медицинскую карту профессора? – спросил Геркулес.

– Нам прислали медицинскую справку из больницы в Кельне, и я могу вас заверить, что профессор фон Гумбольдт не страдал каким-либо физическим или психическим заболеванием. Однако вы и сами сможете просмотреть эту справку и выписать из нее сведения, необходимые для вашего расследования.

Доктор встал и, повернувшись к металлическому сейфу за его спиной, достал оттуда несколько листков – ту самую справку. Тем временем Геркулес и Линкольн смогли повнимательнее рассмотреть его. Смуглая кожа, карие глаза и темно-русая щетина на подбородке делали его похожим на южанина. Халат у доктора был довольно грязным, а из кармана торчали две авторучки. Доктор протянул справку Геркулесу, однако тот, отрицательно покачав головой, сказал:

– Доктор, пожалуйста, прочтите ее сами. Медицинский жаргон зачастую не очень понятен для дилетантов, а вот вы сможете прочесть эту справку так, чтобы мы все поняли.

– Хорошо, почему бы и нет? Я дам вам копию, а потому не буду сейчас останавливаться на деталях.

Доктор надел очки и начал читать абсолютно равнодушным голосом:

– Фон Гумбольдт, мужчина, возраст – пятьдесят пять лет, рост – один метр восемьдесят сантиметров, вес – семьдесят один килограмм, телосложение худощавое. В детстве болел полиомиелитом, вследствие которого слегка хромает на правую ногу, а также корью и ветряной оспой. Во взрослом возрасте ни разу не болел. Абсолютно здоровый мужчина.

– А какие повреждения он нанес своим глазам? – спросил Геркулес, подаваясь всем телом вперед и кладя руку на стол.

Линкольн тем временем записывал каждое слово в блокнот. Он знал, что у его друга прекрасная память, однако подумал, что тот ведет себя уж слишком самоуверенно.

– Правый глаз был полностью вырван. Левый глаз – поврежден так, что пациент не сможет больше видеть. Его роговая оболочка – продырявлена, радужная оболочка и хрусталик – разорваны на части. Можно с уверенностью сказать, что профессор фон Гумбольдт никогда не будет зрячим.

– А как именно он нанес эти повреждения? – настаивал Геркулес.

– Он, судя по всему, не использовал при этом ни колющих, ни режущих предметов, – ответил врач, не отрывая взгляда от листков в руках.

На несколько секунд установилось молчание, которое нарушил Линкольн, спросив:

– Тогда каким же образом были нанесены эти повреждения?

– Он изувечил себе глаза собственными пальцами, – доктор произнес эти слова с таким невозмутимым видом, что Линкольн невольно бросил удивленный взгляд на своего друга.

А Геркулеса, напротив, равнодушное отношение доктора к подобным жутким подробностям не очень-то удивило: Линкольн заметил во взгляде своего друга лишь легкое смущение.

– На основании медицинского осмотра был, видимо, сделан вывод, что профессор в буквальном смысле слова пытался вырвать себе глаза собственными пальцами, и применительно к одному глазу это ему полностью удалось, – уточнил Геркулес и пристально посмотрел на Линкольна.