— Рапс горит быстро, — сказала она. — Кроме того, поле мокрое. Вчера прошел дождь.

— Она была молодая, — сказал Валландер. — Смуглая, с черными волосами. Одета в желтую ветровку. Кажется, джинсы. Во что обута, не знаю. И еще она была испугана.

— Чего она боялась? — спросил Мартинсон.

Валландер задумался.

— Она боялась меня, — ответил он чуть погодя. — Я не совсем уверен, но, по-моему, она еще больше испугалась, когда я прокричал, что я из полиции и приказал ей остановиться. А чего еще она боялась, я, разумеется, не знаю.

— Так она поняла, что ты сказал?

— Во всяком случае, слово «полиция» она поняла. В этом я уверен.

От пожара теперь остался только густой дым.

— В поле никого другого не было? — спросила Анн-Бритт Хёглунд. — Ты уверен, что она была одна?

— Нет, — сказал Валландер. — Совсем не уверен. Но никого, кроме нее, я не видел.

Они молча стояли, раздумывая над тем, что он сказал.

«Кто она? — думал Валландер. — Откуда она? Зачем подожгла себя? Если ей хотелось умереть, почему она выбрала такой мучительный способ?»

Хансон поговорил с Саломонсоном и вышел из дома.

— Надо бы нам устроить, как в США, — сказал он. — Ментолом мазать под носом. Как же там у него воняет, черт возьми! Вот несчастные старики, которым приходится жить дольше своих жен.

— Попроси кого-нибудь со «скорой» разузнать, как он себя чувствует, — сказал Валландер. — У него, наверно, шок.

Мартинсон ушел отдавать распоряжения. Петер Эдлер снял каску и подошел к Валландеру.

— Скоро все закончится, — сказал он. — Но я оставлю здесь машину на ночь.

— Когда можно будет пройти на поле? — спросил Валландер.

— Через час. Дым еще сколько-то провисит. Но земля уже начала остывать.

Валландер отвел Петера Эдлера в сторону.

— Знаешь ты, что нам предстоит увидеть? — спросил он. — Она опрокинула на себя пятилитровую канистру с бензином. Поле вокруг нее тоже загорелось, так что до этого она, судя по всему, пролила еще больше бензина на землю.

— Да, зрелище, наверно, не из приятных, — признал Эдлер. — Наверное, мало что уцелело.

Валландер ничего не прибавил. Он повернулся к Хансону.

— Как ни крути, всем понятно, что это было самоубийство, — сказал Хансон. — У нас есть лучший свидетель, который только может быть, — полицейский.

— Что сказал Саломонсон?

— Он никогда не видел ее до того, как она появилась там сегодня в пять часов утра. У нас нет причин полагать, что он говорит неправду.

— Иными словами, мы не знаем, кто она, — сказал Валландер. — И откуда она бежала, нам тоже неизвестно.

Хансон посмотрел на него удивленно.

— Почему она обязательно должна откуда-то бежать? — спросил он.

— Она была испугана, — сказал Валландер. — Она пряталась на рапсовом поле. И когда прибыла полиция, она решила себя поджечь.

— Что она там себе думала, мы не знаем, — сказал Хансон. — Может, тебе просто показалось, что она напугана.

— Нет, — сказал Валландер. — Я достаточно повидал страха на своем веку и знаю, как он выглядит.

К ним подошел один из работников «скорой».

— Старика мы забираем в больницу, — сказал он. — Похоже, он очень плох.

Валландер кивнул.

Приехал автомобиль с криминалистами. Валландер показал, где примерно должен лежать труп.

— Тебе, наверно, стоит поехать домой, — сказала Анн-Бритт Хёглунд. — Ты достаточно насмотрелся сегодня вечером.

— Нет, — ответил Валландер. — Я останусь.

В половине девятого дым рассеялся, и Петер Эдлер сказал, что они могут идти в поле и приступать к осмотру места происшествия. Несмотря на светлый летний вечер, Валландер велел направить в поле прожекторы.

— Кроме тела там может оказаться что-то еще, — сказал он. — Смотрите под ноги. Всем, кто не имеет никакого отношения к делу, следует держаться подальше.

Он подумал, что сейчас ему меньше всего хочется исполнять свои обязанности. Вот бы уехать отсюда, а ответственность переложить на других.

Валландер вышел в поле один. Остальные стояли сзади и смотрели. Он боялся того, что ему предстояло увидеть, сердце заходилось от страха.

Он подошел к ней вплотную. Руки ее так и застыли воздетыми кверху, он видел, как, окруженная шипящими языками пламени, она сделала это движение перед самой смертью. Волосы, лицо и одежда сгорели дотла. Все, что осталось, — обугленное тело, которое по-прежнему излучало страх и одиночество. Валландер повернулся и зашагал прочь по черной обгоревшей земле. На мгновение он почувствовал, что сейчас потеряет сознание.

Криминалисты приступили к работе в резком свете прожекторов, где уже роились ночные бабочки. Хансон открыл окно у Саломонсона на кухне, чтобы выветрить спертый стариковский запах. Они вытащили деревянные стулья и расселись вокруг стола. Анн-Бритт Хёглунд предложила немного похозяйничать, и они сварили кофе на допотопной плите Саломонсона.

— У него только нерастворимый кофе, — сказала Анн-Бритт после того, как поискала в ящиках и шкафах. — Пойдет?

— Пойдет, — ответил Валландер. — Был бы крепким, а остальное — ерунда.

Рядом со старым буфетом с выдвижными дверцами висели на стене старинные часы. Валландер вдруг обнаружил, что они остановились. Он вспомнил, как однажды у Байбы в Риге видел похожие часы, на них тоже неподвижно застыли две часовые стрелки. «Что-то остановилось, — подумал он. — Словно сами стрелки пытаются помешать произойти событиям, которые еще не произошли. Мужа Байбы прикончили прохладной ночью в рижском порту. Одинокая девушка в море рапса — словно пассажир тонущего судна, она уходит из жизни, причиняя себе самую страшную боль, на которую только может обречь себя человек».

Она подожгла себя, будто боролась с каким-то внутренним врагом, сидевшим в глубине ее существа. И спасалась она не от незнакомого полицейского, размахивавшего руками.

Она спасалась от самой себя.

Воцарившаяся за столом тишина оторвала его от этих мыслей. Все смотрели на него в ожидании, когда он сам начнет беседу. Сквозь окно он видел, как криминальные эксперты в свете прожекторов ползали вокруг мертвого тела. Зажглась фотовспышка, затем еще одна.

— Кто-нибудь вызвал труповозку? — внезапно спросил Хансон.

Слова Хансона словно молотом ударили по барабанным перепонкам. Этот совершенно обыденный и деловой вопрос вернул Валландера к действительности, которую он сейчас меньше всего хотел осознавать.

Картины происшедшего проносились у него в голове, непотушенными очагами вспыхивали в израненном мозгу. Он вспомнил, как летел на машине по прекрасному шведскому лету. Звучал глубокий и ясный голос Барбары Хендрикс. И вот в густом рапсовом поле он видит девушку, пугливую, словно потревоженное животное. Откуда ни возьмись приходит беда. Происходит что-то уму непостижимое.