Колдунья смотала с себя змею и подняла ее за хвост над собой. Гнусная тварь потянулась головой к своду и как раз достала до него. Достала и, медленно покачиваясь, принялась водить головой то взад, то вперед, словно что-то нащупывая. А колдунья пошла по пещере кругами, с каждым крутом приближаясь к середине зала. Она следила, чтобы змея стояла торчком, чтобы змеиная голова, чуть покачиваясь, повторяла под потолком точно тот же круговой путь. И так, раз за разом сужая круги, колдунья ходила по пещере до тех пор, пока змея, прянув, не впилась в потолок.

— Так, так, моя радость! — воскликнула колдунья. — Высосем его насухо!

Она отпустила змеиный хвост. Змея висела, впившись в камень, словно громадная пиявка. Колдунья села на каменную глыбу, а рядом с ней примостился черный кот, ни на шаг не отходивший от хозяйки во время ее кружения по пещере. Кот стоял, выгнув спину дугой, а его поднятый трубой хвост был нацелен точно на змею. Старуха сидела, вязала и бормотала. И так длилось семь дней и семь ночей.

Внезапно змея, словно лишившись сил, рухнула на пол и, съеживаясь, съеживаясь, прекратилась опять в сухую морскую травинку. Колдунья вскочила, подхватила травинку, сунула в карман и поглядела на свод. Там, где впившись в него, прежде висела змея, теперь дрожала капелька воды. Увидев это, колдунья метнулась прочь, кот за нею. Она торопливо захлопнула за собой дверцу, заперла ее, пробормотала заклятие, поспешила к следующей, которую тоже заперла и заговорила. И так, миновав всю сотню дверец, она добралась до своего подвала. Чуть не теряя сознание от усталости, она села на пол, со злорадством прислушиваясь к шороху воды, который отчетливо доносился через все сто дверец.

Но этого ей было мало. Вкусив первую радость мести, она не могла больше ждать и терпеть. Озеро будет иссякать слишком медленно, если ему в этом не посодействовать. И на следующую же ночь, когда на небо взошел тонкий серпик убывающей луны, колдунья отлила в бутылку жижи из бадьи, в которой оживляла змею, и в сопровождении кота отправилась в путь. До рассвета она успела обойти все озеро по берегу и над каждым ручейком, который переходила, бормотала заклинание, стряхивая в воду по нескольку капель из бутылки. Кончив дело, она повторила заклинание и метнула целую пригоршню жижи прямо в лунный серп.

И вот все родники в стране ослабели и стали бить с перебоями, как пульс у смертельно больного. По обводу озера на следующий же день не стало слышно водопадов. На темных боках гор не видно было больше серебристых струй. Источники притихли. И не только те, что таятся в недрах матери-Земли: все малые дети по всей стране плакали теперь без слез.

С той самой ночи, когда принцесса так внезапно покинула его, принц так и не сумел с ней поговорить. Ни разу. Раз или два он видел ее днем на озере, но, насколько он мог судить, ночью она там больше не появлялась. Напрасно сидел он над озером, пел и высматривал свою русалку. Словно истинная нереида, она страдала вместе со своим озером, увядала и никла по мере того, как оно иссыхало. Наконец, принц заметил, как понизился уровень воды, и сам встревожился и смутился духом. Он терялся в догадках. Отчего иссякает озеро? Оттого ли, что с хозяйкой неладно? Или наоборот, хозяйка не появляется, потому что озеро стало иссыхать? И принц решил дознаться, в чем тут дело.

Он переоделся и, явившись во дворец, попросил свидания с гофмейстером. Его просьбу исполнили, для этого достаточно было глянуть на него. Гофмейстер, проницательный царедворец, мигом уловил за домогательствами принца нечто большее, чем прозвучало на словах. «И опять же, — подумал он, — кто знает, откуда придет избавление от нагрянувших бед?» Поэтому гофмейстер удовлетворил просьбу принца о зачислении в слуги и назначении в чистильщики принцессиной обуви. А принц, пожалуй, схитрил, добиваясь должности полегче, потому что наша принцесса не то что другие, и туфельки у нее почти не пачкались.

Вскоре принцу стало известно все, о чем шептались по углам насчет принцессы. Он чуть с ума не сошел. Но что он мог поделать? Он и вокруг озера целыми днями бродил, он и во все омуты нырял, но все без толку — ему оставалось только наводить блеск поверх блеска на изящные пары обуви, за которыми никто не присылал.

Принцесса никуда не выходила из своей комнаты. Шторы в комнате были опущены, чтобы не было видно иссякающего озера. Но это зрелище неотступно стояло перед мысленным взором принцессы. Оно настолько завладело ее воображением, что ей казалось: озеро — это ее душа, и это ее душа иссыхает, обращается в вязкую муть, теряет подвижность и умирает. И шаг за шагом, во всех ужасных подробностях, она всем сердцем переживала гибель озера, едва не теряя рассудок. Что до принца, она о нем забыла. Насколько его общество радовало ее в воде, настолько он был ей безразличен вне этой стихии. Да что принц — она об отце и матери словно позабыла.

Озеро продолжало иссякать. Среди переменчивого мерцания глади стали появляться густые пятна застывшего блеска. Пятна превратились в плоские илистые островки, островки разрастались, соединялись, то там, то сям на них торчали камни, местами кишела барахтающаяся рыба и вьющиеся утри. Повсюду бродил народ, собирал живность, а заодно поглядывал, не найдется ли чего, когда-то упавшего в воду с королевских ладей.

Наконец озеро иссякло целиком, осталось лишь несколько прудов на местах прежних больших глубин.

Однажды ватага подростков добралась до одного из таких прудов в самой середине бывшего озера. Это был окруженный скалами бассейн, довольно глубокий. Осматривая его, мальчишки увидели на дне что-то желтое, отблескивающее на солнце. Один из них нырнул в бассейн и вытащил золотую пластинку, с обеих сторон покрытую надписями. Пластинку доставили королю.

На одной стороне пластинки было написано:

Одна лишь смерть от гибели избавит,

Одна любовь на то ей сил доставит.

Одной любви пучины не страшны,

Одной любви не стронет хлад волны.

Эти слова были слишком загадочны даже для короля и придворных. Но надпись на обороте пластинки несколько проясняла дело. Она сводилась вот к чему:

«Если озеро исчезнет, следует найти отверстие, в которое уходит вода. Но незачем пробовать остановить сток обычными средствами. Помочь беде может только один способ: только живое человеческое тело прервет бег воды. Человек должен решиться на это по собственной воле, а озеро, наполняясь, лишит его жизни. Ухищрения бесполезны, а народу, не способному породить хотя бы одного героя, незачем жить на земле».

Это откровение разбило сердце короля. Не потому, что мысль о принесении в жертву подданных была противна его натуре, а потому, что он не верил в существование подданных, которые добровольно приносят себя в жертву. Но приходилось спешить: принцесса слегла и вернуть ее к жизни могла лишь, озерная вода, остатки которой ни на что не годились. И король приказал объявить по всему королевству о том, что написано на чудесной золотой пластинке.