Добравшись до своей кельи, он сразу же занялся списком Амори. Поскольку новый настоятель еще не успел заполнить вакантное место, образовавшееся после кончины прежнего настоятеля, под его собственным именем стояло только десять имен.

Бенжамен начал сравнивать.

И в самом деле, все совпадало, все имена из списка 1213 года, кроме аббата де Карлюса и монаха, скончавшегося в 1216 году, на чье место и был принят брат Лоран.

Его мучил вопрос: почему брат Бенедикт был так уверен в том, что это были другие люди? Брат Эймерик оставался библиотекарем, брат Жан — поваром, брат Анри — садовником; те же люди — те же обязанности.

Наконец Бенжамен понял, как следует поступить. Он переписал на лист бумаги все имена из списка и начертил под каждым две колонки. Одну он озаглавил «у де Карлюса», другую — «у Амори».

Если брат Бенедикт прав, то такой метод обязательно должен был дать результат.

Хотя оба настоятеля не отличались пристрастием к подробному описанию внешности обитателей монастыря, все же в «Хрониках» время от времени проскальзывали кое-какие сведения о каждом. Бенжамен припомнил, что читал о том, что один монах был высок ростом, другой не слишком прилежно исполнял послушания, третий часто мучился головными болями, ну и так далее.

Собрав и сравнив сведения о каждом члене общины, он надеялся быстро обнаружить несоответствия, если таковые имеются.

Укладываясь спать, Бенжамен корил себя за горячность. Он поставил перед собой весьма трудоемкую задачу, но игра стоила свеч. Все эти смерти и подмены, которые так тщательно старались скрыть, могли быть каким-то образом связаны с другим его расследованием, которое никак не могло сдвинуться с мертвой точки.

Его секрет и секрет брата Бенедикта были, возможно, звеньями одной цепи, кирпичиками, из которых складывалась одна большая тайна.

Целую неделю послушник скрупулезно изучал два объемистых тома и записывал все, что ему удавалось выудить оттуда о каждом из десяти монахов.

Но в итоге он узнал гораздо меньше, чем ожидал.

Отец де Карлюс почти ничего не говорил о своих собратьях. Иногда, описывая то или иное событие, он характеризовал кого-нибудь как человека «знающего», другого описывал как «довольно высокого», его характеристики всегда были поверхностными, он никогда никого не хвалил и не порицал. Нечастые отступления, которые он себе позволял, касались вещей, не имевших никакого отношения к предмету расследования. Речь в них шла исключительно о погоде.

Отец Амори, хотя и несколько более словоохотливый, создал в конечном счете только один портрет: свой. Он был явно не слишком уверен в себе, в своих силах, в крепости своей веры и поэтому если решался судить своих подчиненных, то говорил о них только хорошее. Обо всех, кроме одного.

Бенжамен был вынужден признать очевидное: к его величайшему разочарованию, в описаниях монахов не выявилось никаких явных противоречий, особенно в том, что касалось их внешности. Конечно, он заметил кое-какие странные несовпадения в описании характеров, но справедливо предположил, что отцы-настоятели могли по-разному воспринимать людей и иметь собственные симпатии и антипатии. Однако он решил все же рассмотреть два основных противоречия.

Первое касалось брата Шарля, монаха-эконома. С точки зрения отца де Карлюса, это был человек чрезвычайно дисциплинированный и строгий. Однако его преемник описывал того же персонажа совсем по-другому. Он упрекал его за гневливость, постоянное сопротивление новым правилам, которые пытался ввести настоятель, за попытки командовать остальными монахами. Когда в 1232 году тот скончался, настоятель с облегчением констатировал, что Господь наконец-то призвал брата-эконома к себе.

Столь явная неприязнь удивляла. Неужели де Карлюс и Амори говорили об одном и том же человеке?

Вторая странность касалась брата Лорана, знаменитого монаха-архитектора. В редких упоминаниях о нем не было ничего настораживающего, однако Бенжамен никак не мог найти объяснение тому факту, что после альбома, составленного в 1222 году, он так больше ничего и не изобразил.

Послушник и сам понимал, что этого недостаточно. Он не мог поверить, что все эти мелочи в сумме и послужили основой для выводов брата Бенедикта. Но за целую неделю титанического труда он, как ни старался, не смог найти ничего более убедительного.

Поэтому в субботу Бенжамен за отсутствием более перспективных идей решил выяснить, когда поступили в монастырь монахи, фигурировавшие в списке 1213 года.

Эта мысль пришла ему в голову утром, когда он понял наконец, что никогда не сможет установить точный возраст насельников монастыря. В самом деле, в «Хрониках» того времени не было ни одного упоминания о датах рождения монахов. Указывались только даты кончины. Это было весьма огорчительно. Однако, сопоставив дату поступления монаха в монастырь с датой его смерти, можно было выяснить, не слишком ли большой промежуток времени разделяет эти два события. Кто знает, ведь если повезет, если действительно одних монахов заменили другими, то, может быть, вместо старика взяли человека молодого и здорового, и в этом случае его необычно длинная жизнь могла бы вызвать подозрение. «Если повезет…» — подумал Бенжамен.

Увы, вскоре ему пришлось отказаться от своего начинания. Для того чтобы выяснить, когда поступили в монастырь братья, фигурировавшие в списке 1213 года, он обратился к «Хроникам» двух предшественников де Карлюса. Это ему представлялось достаточным, поскольку их правление охватывало еще сорок лет монастырской истории. В записях отца Матфея, возглавлявшего монастырь с 1169 по 1180 год, он нашел первую и единственную дату, которая, к несчастью, интересовала его меньше всего: это была дата вступления в орден монаха, скончавшегося в 1216 году.

Все остальные теоретически должны были поступить в монастырь во время правления отца Адриана, которого и сменил де Карлюс, но Бенжамен очень быстро понял, что из его «Хроник» он ничего не узнает.

Угадайте, почему? В отличие от своих собратьев отец Адриан «Хроник» не вел. То есть его книга существовала и была весьма значительна по объему, хотя и пострадала при пожаре. Однако этот настоятель заполнил ее кое-чем другим.

Более тридцати трех лет он просто переписывал Библию!

Но Господь не счел возможным продлить срок земной жизни аббата, дабы он смог завершить свой труд.

В следующее воскресенье после обеда Бенжамен сразу же направился в маленькую комнату отдыха, примыкавшую к трапезной. Зная привычки остальных монахов, которые в большинстве своем старались не выказывать явного желания поскорее нарушить молчание, у него, если повезет, могло получиться побыть несколько минут наедине с большим монахом. К сожалению, когда тот вошел в комнату, там уже находилось трое братьев.

Слева два монаха суетились вокруг старой дровяной печи, пытаясь разжечь столь необходимый огонь: было холодно. Они не услышали, как вошел Бенжамен, и даже не обернулись в его сторону. В глубине комнаты у единственного зарешеченного окна, выходившего на главную аллею, спиной к нему стоял третий. То ли слух у него был лучше, чем у остальных, то ли он поджидал кого-то, но он тотчас же обернулся и ободряюще улыбнулся молодому человеку.