Бог распорядился ее жизнью так, что в ней были два Александра. Один мелькнул как падающая на небе звезда, оставив короткую, но яркую вспышку, поселил в сердце тоску о несбывшемся и мучительную многолетнюю надежду на еще одно, пусть тоже короткое, свидание. Второй – оставшийся ей в утешение сын, которого волею судьбы ее муж воспитал как своего, но носивший имя настоящего отца и похожий на него внешне – особой статью, цветом глаз, завитком волос на затылке, смешными колючими волосками, растущими на мочках ушей, и даже родинкой на правой щеке. Уж если она в чем и грешна, так только в том, что всегда любила его больше, чем Вики, свою старшую дочь.

Вики была плодом жизненной необходимости, устоявшегося семейного уклада, заставившего Мэри рано выйти замуж за «подходящую» с точки зрения родителей партию и сразу же родить ребенка. Дочь и выросла такая же унылая и скучная, как и обстоятельства, в которых появилась на свет. Александр же был настоящее дитя страсти – подвижный, неугомонный, любопытный и ничего не боящийся. Мэри всегда боялась за «двоих», но, несмотря на ее ненормальную материнскую любовь, мальчик вырос успешным и самостоятельным, материнской отрадой и счастьем. Ох, если бы отец мог его хотя бы одним глазком увидеть…

Мэри краем пододеяльника вытерла набежавшие слезы. Когда распался Советский Союз и связь с Западом перестала рассматриваться, как преступление, ее надежды, к тому моменту уже значительно подвядшие, вдруг расцвели с новой силой. Сыну было уже тридцать. Ей – всего пятьдесят семь. Не возраст совсем. Особенно это понимаешь сейчас, с высоты прожитых восьмидесяти двух лет. Александру должно было быть шестьдесят два, тоже совсем еще не возраст для мужчины.

День за днем Мэри ждала письма с иностранным штемпелем, ведь за все эти годы она ни разу не согласилась на то, чтобы поменять квартиру, сколько бы ни предлагал Ройл, ее муж. Ей казалось, что так у Александра будет шанс ее найти. А как он сделает это, если она переедет?

Но годы шли, а ее никто не искал. Уже овдовев, Мэри сама затеяла поиски, слала и слала запросы, пытаясь найти в далекой России человека, которого знала так недолго и которого полюбила так сильно. Сейчас она точно знала день, в который в одночасье стала старухой. Это случилось накануне ее семидесятилетия, когда она получила-таки письмо с иностранным штемпелем, а в нем уведомление о том, что ее возлюбленный скончался в далеком восьмидесятом году, задолго до падения советского режима. А значит, все эти годы она ждала и надеялась напрасно.

Мэри Шакли похоронила пепел своих надежд и теперь жила дальше спокойно и безмятежно, как и положено в старости. И лишь легкая тревога за внука в последнее время омрачала ее покой. С мальчиком явно что-то происходило, и это «что-то» было нехорошим и тяжелым, как висящая над головой предгрозовая туча, намеревающаяся разразиться то ли проливным дождем, то ли ураганом.

Она снова легонько улыбнулась. «Мальчику» было уже под сорок, не ребенок. Но Мэри физически ощущала, как разрывают его грудь какие-то внутренние демоны, не дающие покоя. Присутствие этих демонов она замечала по беспокойному лихорадочному блеску глаз, суетливым движениям рук, ответам невпопад, странному, непонятно откуда взявшемуся интересу к делам давно минувших дней, а главное – навязчивому желанию поехать в Россию.

Сейчас внук был как раз там, в далекой стране, одно название которой заставляло трепетать старое сердце Мэри Шакли. И эта его поездка вызывала в ней сильнейшее беспокойство, хотя Мэри никогда и не была склонна к пустым тревогам. Вики и Александр ее опасений не разделяли. Сын – от того, что не был склонен драматизировать ситуацию. Дочь – от того, что по природе своей была глуповата. Для нее стабильная работа, пусть и связанная с командировками, была главным критерием безопасности. А Россия… Что ж, Россия… Медведи там по улицам не ходят, это точно. А во всем остальном мальчик сам сможет за себя постоять.

Мэри Шакли понимала, что работа ни при чем. Совсем ни при чем. Ее внук поехал в Россию не по службе, не из-за денег или карьерного роста. Его толкал туда дух авантюризма, и Мэри дорого бы отдала за то, чтобы узнать, что именно ему там понадобилось. Она искренне надеялась, что не разгадка ее старой, постыдной тайны. В конце концов, она хранила ее столько лет не для того, чтобы быть выставленной на осуждение собственных детей.

То, что Вики осудит, было совершенно понятно. Впрочем, мнение Вики Мэри особо не волновало. Она всегда умела пропускать мимо ушей недовольство собственной дочери. А вот Александр… Как он отреагирует, узнав, что наполовину русский. Как отнесется к тому, что мать столько лет молчала… Мэри не знала и не стремилась узнать. А потому длительная командировка внука волновала ее сильнее, чем она признавалась даже самой себе.

Февральский лондонский дождь стучал по подоконнику, словно просясь пустить его внутрь, в старую квартиру, в которой теперь, кроме Мэри Шакли, жили только ее воспоминания и тревоги.

В существовании божественного провидения Маша больше не сомневалась. Вселенная давала ей знаки всеми возможными способами, и не заметить их мог только глухой и слепой. Ни глухой, ни слепой Маша Листопад не была.

Большой и важный заказ, полученный Лаврой, для выполнения которого той и нужна была Маша, оказался корпоративным праздником для… нефтеперегонного завода, возглавляемого Рафиком Аббасовым.

– Они вот-вот крупный контракт с англичанами подпишут, – рассказывала Маше Лавра, уже успевшая раскритиковать ее худобу и запавшие глазищи. – Решили устроить корпоративные состязания по тимбилдингу, а заодно большой семейный праздник с призами и подарками. Бюджет – прекрасный, уровень ответственности – ужасающий. Да нам не привыкать. Справимся как-нибудь… Ты вот что, Машунь, отправляйся на завод, познакомься там с человеком, которого они, со своей стороны, ответственным назначили, и начинай кумекать. Время поджимает.

– К этому нам тоже не привыкать, – флегматично пожала плечами Маша. – Само мероприятие-то когда?

– Они хотели к Восьмому марта приурочить, но тут я скалой встала, потому что за две недели мероприятия такого масштаба не готовятся. Но и позже конца марта никак, потому что у них подписание соглашения на это время запланировано. Так что ориентировочно мы его на двадцать пятое поставили. Отгуляют, отпразднуют, документы свои подпишут, начнут проект реализовывать. А нам спасибо, мы свободны. В общем, Машунь, неделя на идею у тебя, не больше.

– Пожелания какие-то есть? – спросила Маша, которая, на самом деле, уже прикидывала в голове варианты праздника с «английской спецификой». Хорошо все-таки, что она познакомилась с Дэниелом, можно будет попросить у него консультацию по английским традициям, а то ведь сама она ничегошеньки в этом не понимает.

– Нет, все отдано нам на откуп, – Лавра тоже пожала плечами, – как всегда. У нашего агентства, Маша, такая репутация, что нам никто пожеланий не высказывает, наоборот, нас слушают, открыв рот. И вот в этом, дорогая, самая большая заслуга – твоя.

– Да ладно вам, Валерия Сергеевна, – засмущалась Маша. Она всегда смущалась, когда ее хвалили. Смущалась и чувствовала себя самозванкой.