— Хорошо, — сказал Арман дю Плесси, — ты заслужил твоё первое звание в приорате, я тебя завтра отправлю в монастырь в качестве послушника.

Будущий капуцин рассыпался в выражениях благодарности.

— А я, монсеньор? — спросил стоявший рядом перепачканный провансалец. — Вы меня отдадите в гвардию?

— Тебя?.. Ты что-то видел?

— Ничего... Я упал в лужу.

— Ну, для тебя я ничего не сделаю. Неловких я не награждаю.

— Моя неловкость служила вам, — надменно возразил Рюскадор, — ведь это вы меня направили. Соблаговолите это вспомнить.

— «Это» что? — иронически спросил Ришелье. — У нас во Франции дети не учат взрослых, а то их выдерут за уши. Ты, верно, из предосторожности прячешь свои уши в этом густом розмарине.

И хлыстом, который он держал в руке, де Люсон быстро взлохматил рыжие волосы Рюскадора. Раздражённый провансалец заурчал как кот и хотел было вырвать хлыст. Ришелье хлестнул его по пальцам. С безумным бешенством Рюскадор отступил, чтобы собраться с силами и накинуться на Армана дю Плесси, но запнулся за камень. Побуждаемый дьявольской мыслью, он поднял этот камень и швырнул его в будущего кардинала, закричав:

— Долг платежом красен! Получите!

Затем провансалец бежал с проворством оленя. Гордый прелат, который вынужден был нагнуться, чтобы уклониться от камня, хотел было послать в погоню ночных караульных, чтобы беглеца до смерти отколотить палками. Но ему надо было заняться более серьёзными вещами.

«Что ж, это ещё ребёнок, — подумал Арман дю Плесси, — однако я буду остерегаться его, когда он сделается взрослым».

Он отпустил Грело, изумлённого этим происшествием, но и довольного, что освободился от конкурента, по милости епископа.

На рассвете Рене де Нанкрей уезжал из замка, поцеловав Валентину и Сабину, ещё спящих. Де Майенна, сына знаменитого лигёра, ждавшего с двадцатью офицерами, Рене нашёл возле большой палатки полковника де Трема, как и было договорено. Епископа Люсонского не было в этой группе. Впрочем, Армана дю Плесси ничто не принуждало присоединяться к тем, кто должен был овладеть корборьесскими воротами, уже тогда было известно, что он не любил рано вставать. Что касается графа Филиппа, то он, по словам его первого конюшего, отвечавшего на вопрос Рене, сейчас занимался осмотром оружия, чтобы его полк вошёл в город в виде, достойном короля Людовика XIII.

— Поспешим, — сказал герцог де Майенн кавалеру, — потому что, кажется, король, завидующий всем, завидует и мне в том, что я первый войду в Монтобан. Он способен явиться сюда утром и заступить на моё место, а этим он нарушит и своё достоинство и благоразумие. Что, если маркиз де ла Форс передумает и вместо того, чтобы принять звание маршала, попотчует нас пулями?

Де Нанкрей отверг это сомнение, выраженное, впрочем, шутя.

Отправились. Быстро миновали окопы и, сдерживая галоп лошадей, въехали в грязную долину, по которой граф де Трем шёл прошлой ночью.

А тем временем облачённый в кирасу человек с седыми волосами и такой же бородой, в окружении своих адъютантов, стоял за зубцами, венчавшими корборьесские ворота. Он осматривал в подзорную трубу королевский лагерь, находившийся прямо перед ним.

— Нечего и сомневаться! — прошептал он, нахмурив брови. — Полк графа де Трема становится в колонну. А вот эти паписты шлёпаются по грязи с изменником Рене и с лотарингцем Майенном. Господа, по местам и готовьте наступление, приготовленное после вчерашнего уведомления... Артиллеристы, к пушкам! Аркебузиры, стреляйте в этих изменников по моему первому знаку; ваши выстрелы будут сигналом для ваших товарищей, которые атакуют осаждающих у брода! Да спасут свободу французских протестантов Бог и их храбрость!

В эту минуту почти у самой стены, на которой находился маркиз де ла Форс, раздался звучный голос:

— Мы привезли мир. Опускайте подъёмный мост посланнику вашего возлюбленного государя!

Вместо ответа маркиз выстрелил из пистолета в группу роялистов, остановившуюся перед глубоким, но узким оврагом, опоясывавшим эту сторону Монтобана.

— Измена! — закричал герцог де Майенн и также выстрелил.

Его пуля сбила белое перо зачинщика, который выстрелил из другого пистолета и, прицелившись лучше на этот раз, раздробил плечо лотарингского принца. В ту же минуту пушечный выстрел раздался с укреплений и поразил прямо в грудь начальника католиков, герцога. Остальные офицеры поспешно ретировались, отвечая пистолетными выстрелами на выстрелы из пушек, направляемые против них маркизом де ла Форсом.

Прежде чем осаждавшие укрылись, отступив под защиту полка графа де Трема, они увидали, что кавалер Рене, сначала стоявший, как окаменевший на берегу рва, бросился в самую гущу гугенотов, лишь только те опустили подъёмный мост для вылазки.

— О, изменник, вероломный! — заревели товарищи убитого герцога. — Он прячется среди тех, кому нас продал!

Подобные же крики раздавались и в толпе кальвинистов, где исчез кавалер де Нанкрей. Бросившись в их ряды, он атаковал с бешенством и отчаянием.

— Я доберусь до вашего гнусного начальника! — кричал Рене с негодованием. — Он мне ответит за этот гнусный обман!

Нанкрей никак не мог добраться до монтобанского губернатора, который уже покинул платформу на стене. Раз десять он разрывал круг из обнажённой стали, пробиваясь вперёд, пока одна из шпаг не настигла его. Удар пришёлся в грудь. Не выпуская своей шпаги, кавалер де Нанкрей упал возле самых ворот, которые думал растворить для мира во Франции.

— Умри, ренегат! — кричали ему гугеноты, атаку которых он, как мог, замедлил.

Осаждённые прошлись по его окровавленному телу.

Огромный саван дыма накрыл поле битвы и для армии Людовика XIII началось истинное опустошение...

При первых отголосках сражения Сабина де Нанкрей лишилась чувств от страха в своём замке.

«Рене погибнет в этой смертельной битве, которой он напрасно старался помешать!» — мелькнула последняя мысль.

Когда Сабина пришла в себя, то мало-помалу успокоилась, думая, что её мужа, вероятно, защитит его положение «человека, державшего нейтралитет». Сабина тотчас отправилась в парк. Там была терраса, поддерживаемая треснувшей стеной, откуда простирался вид до самого Монтобана. Она часто ждала на этом месте возвращения своего мужа, которого могла приметить издали, по какой бы дороге он ни ехал. Два часа ждала она напрасно, два века тревоги и тоски! Тогда, вне себя от волнения, воротилась она в замок и упросила Норбера отправиться с тремя служителями отыскивать их господина по всем дорогам, которые вели к лагерю и к городу.

Побуждаемые Сабиной, все слуги бросились на поиски господина, оставив её одну с Валентиной, которую забыли в комнате среди всех этих тяжёлых забот. Госпожа де Нанкрей опять побежала на террасу и с сильнейшим беспокойством смотрела на эту гигантскую тучу, которая волновалась, как бурное море, пересекаемое красной молнией, и покрывала часть королевского лагеря, всю долину и укрепления Монтобана. Но она ничего не могла различить среди движущегося дыма и шептала с отчаянием: