Лошадь, уже оглушённая варварским концертом возмутившейся природы, бросилась в сторону и поскакала во весь опор.

Наездница пыталась умерить этот необузданный бег, но никак не могла уже сладить с Фебом: он закусил удила. Валентина предала себя воле Божьей.

Как долго продолжался её неслыханный бег? Куда везла её лошадь?

Пыльное облако, окружавшее её и закрывавшее ей даже небо, начинало её душить. В ту минуту, когда ослабевшая рука девушки выпускала поводья, когда почти без чувств она готова была свалиться под убийственные копыта, лошадь вдруг остановилась. Валентина потеряла стремена при этом непредвиденном толчке, но самая сила его привела её в чувство. Проворная и лёгкая, как птичка, она упала возле своей лошади, которая дрожала всем телом, обливалась потом и пеной.

Валентина осмотрелась вокруг. Ураган стихал. Шагов за сто с правой стороны дорога оканчивалась у запертых ворот небольшого городка. Прямо перед ней возвышались два огромных столба с поперечной перекладиной, на которой висело безжизненное тело. С инстинктом ужаса, который чувствуют некоторые лошади к мёртвым телам, Феб вдруг остановился в ту минуту, когда готов был удариться о коссадскую виселицу.

алентина де Лагравер стояла, оледенев от страха. На отвратительном орудии казни труп качался зловещим образом. Последние порывы бури рассыпали его волосы. Луна, вышедшая из-за туч, освещала его свинцовый лоб, посиневшие скулы, и две тёмные впадины вместо глаз, вероятно, уже выклеванных птицами; жалкие лохмотья ничтожного преступника не прельстили палача, развеваясь по ветру, они придавали мертвецу смешное подобие жизни.

Несмотря на силу духа, Лаграверская шалунья задрожала перед этим страшным и отвратительным зрелищем, от которого она не могла отвести глаз. Ей казалось, что эти позорные столбы были старые и ужасные знакомые. Её память вызвала из отдалённой глубины головокружительный образ.

— Ужас!.. Помню! Помню! — закричала она дрожащим голосом. — Вот почему с меня взяли клятву никогда не подъезжать к Коссаду.

Эти воспоминания нарушили чары, не дававшие ей сдвинуться с места. Вне себя, села она на свою лошадь и пустила се в галоп к Лаграверскому замку.

Когда она подъезжала к калитке, жилы на висках Валентины напряжённо пульсировали, такие тщетные усилия прикладывала она, чтобы разобраться в воспоминаниях о прошлом, никак не согласовывавшемся с её настоящим.

Она воротилась так же таинственно, как выходила, и отвела свою лошадь в конюшню, не разбудив лаграверских служителей.

Проходя через обширный двор к крыльцу, она вздрогнула от удивления. Дребезжащий свет переходил медленно от одного окна к другому в необитаемом флигеле замка, в этих развалинах, куда никто не ходил даже днём, потому что сгнившие доски едва держались. Притом давно не знали, куда девались ключи от этой части замка, и эта невозможность доступа подтверждала мнение прислуги, что только одни привидения, которые, как известно, могут проходить сквозь стены и замки, бродили там по ночам.

С одного конца до другого в этом фасаде, покрытом чужеземными растениями, было не менее десяти окон. Странный свет выходил из той части, что была смежной с жилищем господ и подвалами, в конце флигеля. Сквозь стёкла, покрытые толстым слоем пыли, Валентина де Лагравер видела, однако, высокую и прямую тень, скользящую мимо окон и исчезавшую в простенках, чтобы снова показываться, проходя мимо окна. Когда разбитые стёкла позволяли взору проникнуть в глубину комнат, не встречая препятствием запылённое стекло, можно было видеть тяжёлые и чёрные складки одежды таинственного существа. Испуг Валентины де Лагравер при этом явлении, подтверждавшем суеверные рассказы, длился только несколько секунд. Характер у неё была решительный, и её недавнее приключение притупило женскую нервную чувствительность. В эту минуту она чувствовала только любопытство к неизвестному, жажду к необыкновенному, которые и составляли главные черты её смелого характера. Они повелительно побуждали её стараться разгадать эту фантастическую загадку.

Необитаемые комнаты замка имели лестницу, выходившую на двор в дальнем конце фасада, следовательно, на самом отдалённом пункте соединения с главным корпусом здания. Если пройти по этой лестнице, можно было попасть в последнюю комнату прежде призрака, который, кажется, имел намерение пройти через всё здание. Валентина тотчас решилась. Она приметила как-то днём, что дверь этой лестницы почти сгнила, она схватила в конюшне вилы, побежала к двери, вложила зубцы вил в щели и сломала наличник. Проскользнув в это отверстие, она начала взбираться по ступенькам, ощупывая их одной рукой, а в другой держа пистолет, который она вынула из чушек седла Феба, и беспрепятственно вошла в незапертую переднюю. Там она остановилась и стала прислушиваться, но ничего не слышала. Она посмотрела сквозь щель замка в первую комнату, но ничего не увидела, кроме темноты. Тогда она наклонилась к окну и отворила его без шума. В соседнем окне отражался только свет луны, а третье окно было красным от внутреннего света.

Валентина де Лагравер сказала себе, что, без сомнения, там-то и остановилась фантасмагорическая фигура и что её надо наблюдать из следующей комнаты, но напрасно она старалась отворить дверь — та была заперта изнутри. Валентина направилась к окну, балкон которого шёл вдоль всех окон этого этажа. Таким образом она дошла до освещённого окна, но напрасно она старалась заглянуть в комнату — пыль и паутина составляли толстую занавесь. Правое окно, перед которым прошла Валентина, было открыто, и она решительно вошла в тёмную залу. Идя ощупью впотьмах, она направлялась к лучу света, который виднелся из-под порога. Она уже бралась за замок, как дверь медленно повернулась на петлях, и вдруг прямо перед Валентиной явилась зловещая фигура. Грубая одежда покрывала тело, угловатое, как скелет. Постоянный трепет колебал это существо высокого роста, которое шло, не производя ни малейшего шума, и коснулось своей одеждой молодой девушки, по-видимому, не заметив её. Однако глаза его сверкнули под капюшоном.

Несмотря на всё своё мужество, Валентина де Лагравер, почти лишаясь чувств, прислонилась к стене, оставив свободный проход этому сверхъестественному существу... Но скоро она узнала бледные и морщинистые черты и длинные пряди волос ослепительной белизны.

— Это вы, батюшка! — вскричала она с горестным удивлением. — Когда вы так больны! — продолжала она, не думая, что её присутствие в подобный час и в подобном месте так же странно.

Старик не слыхал её слов. Теми же самыми медленными шагами он направился в глубину комнаты поставил свечу на высокое дубовое бюро, единственную мебель, оставшуюся в этих четырёх стенах, на которых висели лохмотьями полинялые обои. Потом, взяв из связки ключей, привязанной к верёвочному поясу, ключ странной формы, он отпер ящик массивного бюро. Старик достал чернильницу, перья, толстую рукопись, которую положил на запертое бюро. Он продолжал начатую страницу этой рукописи, и в то время как он писал, его зрачки между веками, непомерно расширенными, вместо того чтобы следовать за строчками, которые он выводил, оставались устремлены на стену, находившуюся перед ним.