Она неохотно развернула письмо, которое Мьюриел, как и обещала, оставила на столе.

«Милая незнакомка! Я очень хочу с тобой встретиться! Интересно, совпадет ли твой образ с тем, что подсказывает мне воображение? Напрасно ты боишься подписываться своим настоящим именем, хотя, может, пока лучше и подождать».

Правильно, подумала Эглантайн, подождать всегда лучше.

И тем не менее почерк «одинокого ньюйоркца» показался ей интересным. Письмо было написано перьевой ручкой, заправленной черными чернилами, а внизу стоял замысловатый росчерк и два слова «Ник Кайл».

И Эглантайн, которая безжалостно критиковала этого типа, когда он называл себя «одиноким ньюйоркцем», почувствовала настоящие угрызения совести. Раньше он был никем, бестелесным надуманным образом, но теперь стал вполне конкретным человеком, не побоявшимся указать свое имя.

Если девушка не придет на свидание, будут задеты его чувства, разрушены надежды, планы и мечты…

Сегодня вечером в ресторане Мьюриел будет ждать одинокий мужчина, нервно теребя в руках ярко-красную розу, пока официант полушепотом не сообщит ему, что встреча не состоится. И, когда он пойдет к выходу, а кто-то за соседним столиком улыбнется, бедняге покажется, что это смеются над ним, и он почувствует себя последним идиотом.

А что, если он хороший человек? Почему бы нет? — подумала Эглантайн. Вдруг он ищет открытую, честную девушку и его обидит непредсказуемая выходка Мьюриел? А он, возможно — всего лишь возможно, — заслуживает большего.

Эглантайн все еще колебалась, раздумывая, не пойти ли ей вместо Мьюриел. Но как-то незаметно, оказавшись в комнате сестры, Эглантайн перебрала ее вещи и, отложив в сторонку короткое ярко-красное платье и босоножки на шпильке, озорно подумала: «А почему бы нет?»

Часом позже она при полном параде вышла из дому и села в такси.

И вот теперь она сидела на диване, сиротливо поджав ноги, а красивые босоножки и платье валялись прямо на полу. Обхватив руками голову и скорбно раскачиваясь из стороны в сторону, Эглантайн ругала себя за глупость. Она так хотела уберечь от беды свою Мьюриел, а в результате пострадала сама…

Отгоняя неприятные мысли, Эглантайн покачала головой. Как случилось, что кто-то, одетый подобно этому парню, мог в считанные минуты завладеть ее сердцем?

Но одежда вовсе не помеха сексуальной притягательности мужчины, нашептывал Эглантайн внутренний голос. А этот Ник Кайл просто излучает сексуальные флюиды!

Эглантайн вспомнила его фигуру: широкие мускулистые плечи, узкие бедра, длинные ноги…

— Авантюры — не твоя стихия, — громко сказала она себе. — Спустись на землю, Албина Гонтлет!

Идя в кухню, чтобы выпить свой обычный стакан молока, Эглантайн остановилась у телефона. Мерцающий огонек автоответчика показывал, что в данный момент идет запись сообщения. Эглантайн включила громкую связь и замерла.

— Эглантайн, где ты? — послышался взволнованный голос Чарлза. — Я звоню весь вечер, а тебя все нет! Если ты дома, возьми трубку!

Эглантайн постояла в нерешительности у телефона, затем выключила звук и стерла сообщение.

Ник застыл как соляной столб, провожая глазами удаляющуюся фигурку в ярком платье. Он знал, что можно догнать Мьюриел, вернуть, упасть перед ней на колени, сделать что угодно, только не дать ей исчезнуть…

Но я же сам спугнул ее, рассудил он, заказывая очередную чашку кофе. Не надо было лезть с поцелуями, тогда Мьюриел, может, и осталась бы…

К тому же Ник никак не мог взять в толк, почему эта Мьюриел запала ему в душу. Ведь она далека от его излюбленного типа женщин и все же понравилась ему, да так, что заставила трезвомыслящего журналиста нарушить хитрые правила игры.

Остальные жертвы, попавшие в сети Ника, сдавались после первого же свидания. Мьюриел Никсон оказалась неприступной как Форт Нокс и холодной как айсберг. В отличие от прочих женщин, с которыми Нику довелось встретиться, она была явно не заинтересована в продолжении романа, еще меньше ее интересовала физическая привлекательность нового знакомого.

Быть может, все-таки удастся хоть что-то разузнать? Найти какую-нибудь зацепку, которая позволила бы закончить с этой работой и приступить к чему-то более серьезному. При условии, что шеф не вышвырнет меня из редакции, горько уточнил Ник.

Полтора месяца назад он вернулся из Анголы, откуда слал животрепещущие репортажи о разгоревшейся в очередной раз гражданской войне. Изможденный и подавленный тем, что пришлось пережить и увидеть, Ник, тем не менее, был доволен проделанной работой.

Главный редактор «Глобуса», приложения к «Ньюс ин Миррор», Аластер Флетчер бросил на Ника один-единственный взгляд, после чего приказал ему немедленно взять отпуск.

— Поезжай куда-нибудь подальше, в тихий уголок, — посоветовал он Нику, протягивая рекламный проспект какого-то дома отдыха. — Могу рекомендовать одно местечко — мы с женой недавно провели там две недели — санаторий «Даниелсвилл». Тишина, природа, горы, мягкая постель, домашняя кухня, а главное — покой. Рекомендую, не пожалеешь. Наберись сил, отдохни, а потом приезжай, поговорим о делах.

Ник так и сделал. В «Даниелсвилле», который оказался небольшим частным пансионатом, он вволю наелся, вдоволь нагулялся и отдохнул, так что кошмары, преследовавшие его в последнее время, постепенно исчезли. Погода, правда, вела себя совершенно непредсказуемо: за день можно было наблюдать смену чуть ли не всех четырех времен года, но благодаря горному воздуху из легких Ника очень скоро выветрился смрадный запах смерти, витавший над Анголой.

Он стал потихоньку привыкать к размеренному однообразию жизни городка, как вдруг получил телеграмму: «Гейнор, срочно приезжай. У нас проблемы».

Из непродолжительного телефонного разговора, который состоялся вечером того же дня, Ник узнал, что на его карьере репортера поставлен жирный крест. Аластер Флетчер слег в больницу с инфарктом, а в «Глобус» назначили нового редактора — Бриджит Колверт, которую Ник когда-то метко окрестил Брунгильдой, подразумевая персонаж древних германских сказаний.

Прозвище прилипло к несчастной, как жвачка к подошве. Бриджит была не просто далеко от совершенства, она была тошнотворна. Крашеная в огненно-рыжий цвет толстуха лет сорока с небольшим, она обладала жирными выпяченными губами и бочкоподобной фигурой. Словом, была столь безобразна, что на улице ей вслед оборачивались прохожие.

Ник ни минуты не сомневался, что Бриджит известно, кто прозвал ее Брунгильдой и почему. Кроме всего прочего, за ним числился еще один грешок. Однажды на рождественской вечеринке, где собралась вся редакция, Брунгильда сделала Нику несколько довольно смелых «заманчивых» предложений, от которых, по мнению этой «женщины-вамп», не имел права отказаться ни один нормальный мужчина. Ник, изо всех сил пытаясь вести себя по-джентльменски, вежливо отверг притязания Брунгильды, но, когда она свирепо посмотрела на него, понял, что приобрел в ее лице беспощадного врага.