– Мне не следует лезть не в свое дело.

– Вы и не лезете. Они обвиняют меня в том, что я не заботился о ней. В тот день, когда она умерла, я задержался на работе до позднего вечера. Если бы я вовремя вернулся домой, то, возможно, заметил бы симптомы и сразу отвез ее в больницу…

По его интонации она поняла, что он много раз играл сам с собой в жестокую игру «а что, если бы». Она хорошо знала, как это тяжело.

– Вы не можете винить себя. – Ее голос звучал нежно, но твердо.

– Но я виню себя. Они винят меня. – Он затих, закрыл лицо ладонями, словно хотел отгородиться от всего, и осторожно сделал еще шаг вперед.

– Истон сказал, что доктора уверяли: ничего нельзя было сделать. Мне очень жаль.

– У меня есть наш ребенок. И я не в силах ничего изменить.

– Вы настоящий стоик.

– И что же в этом плохого?

– Ничего.

– Даже я знаю: когда женщина говорит «ничего», это что-то да значит. – Он усмехнулся, как будто стараясь найти хоть что-то светлое в этой беспросветной тоске.

– Мне просто интересно, кто…

– Что «кто»?

– Кто помогал вам пережить все это? – Не успев закончить фразу, она уже пожалела о том, что осмелилась лезть ему в душу. Чуть запинаясь, она почти прошептала: – Я не должна была, это слишком личное…

Он взмахнул рукой, словно отметая ее отговорки.

– Мне не давала пасть духом моя дочь. Нет способа, чтобы избавиться от боли. И хватит обо мне. Лучше расскажите мне историю своей жизни.

– Я родом из Ирландии.

– Звучит таинственно, милая леди. – Он попытался воспроизвести резкий провинциальный акцент, чтобы говорить точно старый ирландец в одной из передач канала Би-би-си. И она улыбнулась:

– У меня вовсе не такой сильный акцент.

– Это правда. А почему?

Она взглянула на него сквозь опущенные ресницы, заканчивая очищать крыло последней птицы.

– Мой отец десять лет работал в американской компании в Мичигане.

– Так вы поэтому оказались именно здесь?

– Быть может. После развода мне требовалось кардинально сменить обстановку. Я получила рабочую визу. И вот я здесь – вся история.

– А теперь пришла пора возвращаться домой. – Он чуть склонил голову. – Вот только, похоже, вы не слишком этому рады. Могу себе представить, как скучало без вас ваше семейство.

– Они были очень недовольны тем, что я разошлась с мужем. Они обвинили меня в том, что я предпочла замужеству работу.

– Ваш муж не хотел ехать с вами?

– Нет. Да я, честно говоря, и не просила его об этом. К тому времени мы уже были в разводе, но мои родители этого не знали. – Она тряхнула головой. – Мне не хочется говорить об этом. Нет ничего более скучного, чем бесстрастный и неприятный развод.

– Как хотите.

– Кстати говоря, что вас сюда привело?

– Мне нужна ваша помощь.

– Какое-то животное сбежало из вольера?

Он театрально прижал руку к груди.

– Боюсь, вы только что оскорбили мое мужское достоинство. Возможно, мне далеко до брата, но я в состоянии справиться с потерявшимся питомцем.

– И со змеями справитесь?

– Легко, – кивнул он.

– С птицами?

– Понадобится сеть, а также ловкость и немного сноровки.

– Олень?

– Я бы догнал его на квадроцикле.

Образ Ксандера, который верхом на квадроцикле с ревом мотора преследует оленя, стараясь вернуть его в загон, рассмешил Морин. Она невольно поддалась непреодолимому очарованию этой пикантной игры и флирта. В конце концов, это же совершенно безопасно и в любом случае ни к чему не приведет.

– А как насчет аллигаторов?

– О, от аллигаторов лучше держаться подальше.

Она кокетливо закатила глаза.

– Что ж, как скажете. И все-таки, если быть откровенной, я бы предпочла заниматься аллигаторами, чем сражаться с цифрами, бумагами и чиновниками, как это приходится делать вам. – Она даже красноречиво вздрогнула, вообразив это. – К тому же дни напролет проводить в офисе? Ну уж нет, спасибо.

– Но вы уж впредь, по крайней мере, оставайтесь в лодке, если дело дойдет до аллигаторов.

– Договорились. – Она игриво подмигнула ему. – Так о чем вы хотели спросить меня?

– Как продвигаются ваши дела с продлением рабочей визы?

– Не очень хорошо.

– Я могу помочь вам.

– Вы замолвите за меня словечко?

– Уже замолвил, но, очевидно, этого недостаточно.

– Значит, у вас есть другое предложение?

– Да. Вот именно. Я делаю вам предложение.

Его слова, точно гром в ночной тишине, прогремели в ее голове. Что значит – предложение?

Она взглянула на него. Не слишком хороший знак. Она едва заметно покачивала головой, словно проговаривала, стараясь осмыслить, его слова. Он понял, что восторженного согласия не последует.

Морин вдруг стала торопливо, почти неистово оглядывать комнату, надеясь обнаружить в ней Истона и других работников, и, когда она снова повернулась к нему, глаза ее были широко распахнуты.

– Предложение? Что именно вы мне предлагаете?

– Я ничего вам не предлагаю. Я делаю вам предложение.

– Предло…жение? – Она запнулась на середине слова и невольно перешла на шепот. – Мне? То есть вы предлагаете пожениться? Вы и я?

– Предложение! Предложение! – пронзительно закричал попугай по кличке Рэнди, ростом чуть меньше метра, который если не находился в своем вольере, то неизменно наблюдал за людьми, работающими здесь. Попугай вышагивал туда-сюда вдоль жердочки у окна и одним своим присутствием каким-то странным образом успокаивал птиц, попавших сюда из-за травмы.

– Это был бы брак по расчету. Так что да, я предлагаю, чтобы мы с вами поженились. – Это было весьма практичное деловое соглашение, которое могло стать полезным им обоим. Помимо прочего, им чертовски повезло, ведь между ними вспыхнула искра и возникло необыкновенное тепло, которое могло бы превратить этот союз в нечто большее, чем просто договоренность.

– Так, значит, виза больше не составит проблемы, и я смогу остаться в Соединенных Штатах?

– А у моей бывшей тещи не останется ни единого шанса отобрать у меня дочь.

Морин нахмурилась, так что вдоль лба пролегла морщинка.

– Вы хотите найти мать для своей дочери? Но будет ли это честно – позволить ей представить меня в этой роли, а потом уйти?