Важность отца или других представителей мужского пола для развития личности мальчика невозможно преувеличить. Принцип идентификации обходным путем является универсальным, поскольку большинство мальчиков воспитываются в среде, в которой преобладают женщины. Тем не менее фигура отца имеет решающее значение для осознания чувств. Если отец эмоционально присутствует и воплощает различные общечеловеческие эмоции и поведение (любовь, горе, страх, радость, строгость, заботу), то он сам преуспел в интеграции эмоций и сможет помочь в этом сыну. Это автоматически уменьшает эмоциональную зависимость мальчика от женщин и позволяет ему быть более независимым и стабильным. Эмоциональное присутствие отца очень способствует эмоциональному освобождению сына.

Однако, если отец относится к мальчику с равнодушием или даже грубостью, сын должен защититься от возникающего «слабого» чувства отверженности и травмы. Чтобы не чувствовать грусти и разочарования, он начинает относиться к себе с тем же безразличием или даже резкостью, как и отец. Он «отвергает себя» и принимает сторону своего отца. Эта форма защиты от стрессовых и болезненных чувств известна как «идентификация с агрессором». Такая идентификация активно поддерживает и укрепляет в детстве и в юности хрупкое неприятие «слабых» чувств, которые считаются женскими. В результате многие взрослые мужчины настроены жестко против самих себя, что так же страшно, как и жесткость, с которой они реагируют на чувства других людей.

Г-ну Дитриху 46 лет. В детстве у него был огромный опыт насилия, и впоследствии у него появилось огромное количество зависимостей, включая секс, алкоголь и игры. Сейчас он от них освободился и приходит в мужской консультационный центр, чтобы «проработать свое детство».

Дитрих заметно дистанцируется во время общения, не отвечает на мои комментарии, особенно когда они становятся более личными. Выражаясь футбольным сленгом: он продолжает играть в свою игру. Когда я осторожно замечаю это, он улыбается и говорит:

– Да, именно, я не подпускаю к себе. Вы должны застать меня врасплох, чтобы прорваться ко мне и ударить!

Это замечание заставляет меня вздрогнуть. Я говорю ему, что с уважением отношусь к его защите и границам. На самом деле я просто не смогу «ударить» его. Мальчишка внутри него уже получил достаточно порки.

Дитрих на мгновение замолкает и задумчиво кивает, но быстро приходит в себя и рассказывает историю своего детства. Заметно, что он уже рассказывал эту историю во многих клиниках и терапевтических группах. Мне вспомнился фильм «Умница Уилл Хантинг», в котором психотерапевт Робин Уильямс обычно произносил одно и то же предложение своему клиенту, когда он очень спокойным голосом рассказывал о своем опыте насилия: «Ты в этом не виноват!» При этом он каждый раз становился на шаг ближе к своему клиенту, пока тот наконец не разразился слезами… Но я не Робин Уильямс, поэтому слушаю рассказ г-на Дитриха и благодарю его за то, что он набрался смелости рассказать мне все.

Поскольку он не реагирует на мою похвалу и, возможно, также потому, что я чувствую себя немного похожим на Робина Уильямса, повторяю свое предложение. Дитрих удивлен. У него достаточно опыта общения с психологами, чтобы знать, что буквальное повторение вряд ли связано с деменцией специалиста. Я спрашиваю его, видит ли он разницу в своей внутренней реакции.

– Да, – говорит он с удивлением, – теперь, во второй раз, я почувствовал что-то, было такое теплое чувство внутри меня!

– Радость? – спрашиваю я.

– Да, думаю… В любом случае, я всегда хотел, чтобы меня за что-то похвалили. Мой отец никогда не хвалил меня, только… Ну, вы знаете… Думаю, я все еще хочу, чтобы старик хвалил меня.

Отвечаю, что я еще не настолько стар, даже если иногда чувствую себя таким, но я готов хвалить его всякий раз, когда есть за что.

Дитрих смеется. Он рад и моему предложению, и возможности посмеяться:

– Я давно не смеялся!

Я рассказываю ему о сериале из моего детства «Тим Талер», в котором мальчик с заразительным смехом продает его дьяволу. Дитрих задумывается и бормочет:

– Да, я тоже это делал, продавал его в казино и в борделях!

Мы много смеемся в течение этого часа, в том числе представляя себе маленького Тима Талера в борделе, и когда Дитрих уходит, он дважды повторяет, что ни в коем случае не хочет потерять свой смех. Я предложил ему записать эту мысль, чтобы не забыть, причем даже не шутил, но он так громко рассмеялся, что я положил ручку.

И наоборот, есть одинокие мальчики, которые «решают» чувствовать боль через отторжение отца. Они эмоционально отрываются от мужского мира и отождествляют себя с матерью. Эти мужчины часто не осознают таких чувств, как гнев или ярость. Напротив, они даже активно дистанцируются от самоуверенного и доминирующего поведения. Дело в том, что такое поведение ассоциируется у них с жестоким отцом – но они не хотят иметь с ним вообще ничего общего. По иронии судьбы эти мужчины, которые основывают свою идентичность не на обесценивании, а на идеализации женственности, в конечном итоге неосознанно стремятся к отторжению эмоций. Потому что все чувства, которые так или иначе связаны с отцом, решительно отвергаются. Неудивительно, что эти мужчины реагируют крайне удивленно или оборонительно, когда сталкиваются со своими собственными агрессивными импульсами – косвенно, через сны и фантазии, или прямо, через обратную связь с другими людьми.

Г-ну Энгельхарду 37 лет, он педагог и член совета от партии зеленых. В системах классификации, которые так популярны в желтой прессе, его назвали бы «новым человеком» во всех отношениях. В первом разговоре он неохотно и со стыдом сообщает о фантазиях, связанных с насилием, которые постоянно преследуют его. Он очень страдает от этого – тем более что они «совсем не в его духе», как он подчеркивает. Оказывается, что фантазии в форме (дневных и ночных) снов по сути связаны с насильственными действиями в отношении его подруги и возникают в ситуациях, когда они проводят много времени вместе, например в отпуске или в выходные дни.

На следующих двух сеансах мы прорабатываем ряд проблем, связанных с его поведением по отношению к подруге. Оно очень похоже на его поведение в юности по отношению к властной матери. Энгельхард с улыбкой отмечает каждое открытие и говорит, что «он уже все знает».

На следующей встрече он вскользь упоминает о «психологических клише», ссылаясь на какой-то комментарий, сделанный мной. В конце часа он интересуется моей профессиональной карьерой. Я с удовольствием начинаю ему рассказывать и только потом понимаю, что Энгельхард уже не раз косвенно поставил под сомнение мою квалификацию и компетентность как психотерапевта.

На следующем сеансе я реагирую на его пассивно-агрессивное отношение ко мне, то есть косвенное и подсознательно враждебное. Я предлагаю прямо сказать, что ему во мне не нравится. Г-н Энгельхард в ужасе от моей реакции и пытается увести разговор в сторону. Но поскольку я настаиваю на том, что он должен открыто выразить свою злость на меня или свое недовольство мной, он наконец признается: