— Дей? Какое он имеет к этому отношение?

— Дей, мистер Ньюленд, является правителем Алжира и имеет право на свой барыш, или долю. Ему отходит каждый восьмой раб, к тому же дей имеет и другие преференции, такие как голые остовы всех захваченных кораблей. Завтра или, быть может, послезавтра, когда он сделает свой выбор, я снова вас увижу.

— Погодите… — торговец тканями хотел было продолжить, но внимание Мартина снова отвлекли.

Грек-невольник, помощник регистратора, хотел переговорить с ним.

— Ваша честь, — начал невольник, — мой хозяин велит сообщить вам, что большинство пленников — из Ирландии, один-два — англичане. Он желает знать, возьмете ли вы их на свое попечение.

— Пожалуйста, передай своему хозяину, что я подумаю об этом при условии, что он окажет мне любезность и обеспечит меня списком имен и прочих существенных подробностей. И дам ответ завтра…

Тут его прервали злобные крики и звук ударов. Поодаль на набережной группа рабов возилась с большим блоком плитняка, готовясь установить его в пролом в дамбе, ведущей к островной крепости. Массивный камень лежал на грубых санях, в которые, как ломовые лошади, были впряжены люди. Камень соскользнул с саней, опрокинулся набок, и надсмотрщик потерял терпение. Он изрыгал ругательства и размахивал кнутом. Рабы, впряженные в сани, не могли увернуться и вставали на четвереньки и приседали на корточки, пытаясь спастись от ударов. Прошло несколько минут, прежде чем надсмотрщик излил свой гнев, и за это время большая часть запряженных людей получила основательную порку. Мартин не раз бывал свидетелем подобных сцен. Большой мол в Алжире постоянно нуждался в починке, ответственность же за его состояние лежала на дее. И велика была вероятность того, что рабы, которым не повезет и которые попадут к дею, будут обречены на эту опасную и изнурительную работу.

Мартин еще раз любезно поклонился регистратору и пошел обратно вверх по склону, к своему консульству. Он уже обдумывал, каким способом лучше всего выкупить толстяка-торговца. Особых сложностей здесь не предвиделось. Этот господин прямо-таки лучился самоуверенностью человека, имеющего достаточно наличных денег, так что взятка, данная нужному чиновнику, вполне может избавить Ньюленда от сидения в «мешке». Вместо этого он будет отдан консулу на поруки сроком на три-четыре месяца, которых должно хватить для переговоров о выкупе. Другое дело ирландцы. Будь они протестанты, он еще сможет как-то помочь им, как помогал их товарищам по несчастью, англичанам или шотландцам. Он сможет обеспечить их кое-какими деньгами, которые, будучи правильно потрачены на взятки их тюремщикам, облегчат жизнь в тюрьме. Потом он востребует эту сумму у Лондона.

Но ежели эти ирландцы — паписты, его собственные денежки будут выброшены все равно что на ветер. Прижимистые бюрократы в Лондоне непременно подвергнут сомнению счета, и расходы никогда не будут возмещены. Мартин с раздражением вспомнил, что и жалованье ему задерживают вот уже три года. И все же он находится в лучшем положении, чем его коллега и порой соперник, несчастный испанский консул. Уже четыре года тот безуспешно пытался добиться выкупа одного испанского дворянина, которого держат узником в самых ужасных условиях. Этот пленник — кавалер благородного ордена рыцарей Святого Иоанна на Мальте, чьи корабли ведут непримиримую священную войну против мусульман. Корсары Берберии ненавидят рыцарей, и эти чувства взаимны. Алжирцы запросили столь огромную сумму за кавалера, что вряд ли его смогут освободить еще через несколько лет, если вообще освободят. Тем временем дей и его диван усиливают давление на испанского консула. Недавно на испанца и его местного переводчика напали на улице и избили. Теперь, боясь за свою жизнь, они почти не осмеливаются покидать консульство.

Мартин споткнулся о выступающий камень мостовой. Эта оплошность напомнила ему о весьма неприятном обстоятельстве — о том, что его ноги в модных башмаках на высоких каблуках стали распухать от жары. Ему не терпелось снова оказаться в халате и шлепанцах. Отложив дальнейшие размышления о пленниках, консул сосредоточился на крутом подъеме по склону горы.

Гектор был не в себе. Ошеломленный исчезновением сестры, он едва замечал происходящее, покуда его заносили в список, и плохо спал в мрачной временной камере, куда на ночь поместили пленников. Снова и снова его терзали мысли о том, что могло случиться с Элизабет и как ему узнать об этом. Однако выяснить что-либо не было никакой возможности. С первым светом его и остальных пленников разбудили, и всех, босых, по-прежнему одетых в ту же самую грязную одежду, в которой их схватили, повели вверх, на гору, к большому зданию, которое Гектор ошибочно принимал за цитадель. На самом деле то была Казба, отчасти крепость, отчасти дворец. Во дворе людей выстроили в три ряда, и спустя какое-то время явился главный управляющий дея. Его сопровождали три человека, двое из которых, как позже узнал Гектор, были надсмотрщиками из невольничьих бараков, а один — еврей, опытный посредник-работорговец. Троица ходила взад и вперед между рядами, время от времени останавливаясь, чтобы посоветоваться друг с другом или осмотреть телосложение пленника. Гектор почувствовал себя животным на скотном рынке, когда один из надсмотрщиков ощупал мускулы на его руках, а потом ткнул в ребра концом палки. Наконец, когда осмотр закончился, еврей в своей черной шапочке и черном платье прошел между рядами и похлопал четырех человек по плечу. Среди них оказался и рослый молодой парень из деревенских, тот самый, что ходил на холмы резать торф. Когда этих четверых увели стражники, Гектор услышал, как седобородый безумец, стоявший рядом с ним, пробормотал себе под нос:

— Бейлик, бедолаги.

Старик пребывал в состоянии просветления, поскольку, судя по всему, помнил, кто такой Гектор, и сообщил, что его самого зовут Симеоном.

— Ты заметил, да? — спросил он у молодого человека. — Они забрали сильных. Тебе повезло, что тебя не взяли. Наверное, ты слишком тощий… или слишком красивый, — и он хрипло рассмеялся. — Понимаешь, это Алжир. Они держат своих хорошеньких мальчиков при себе, в доме, и не посылают их на работы, как остальных рабов.

От зноя у Гектора кружилась голова.

— Что с нами будет теперь? — спросил он.

— Думаю, отведут на бадестан, — ответил Симеон.

Бадестан оказался открытой площадью возле главного входа Казбы. Здесь уже собралась большая толпа алжирцев, и прежде чем Гектор успел понять, что происходит, какой-то старик чуть ли не по-дружески взял его за руку и повел по площади. Сделав несколько шагов, Гектор понял, что человек, ведущий его, — аукционист. Кто-то из толпы что-то выкрикнул. Старик остановился, потом стянул рубашку с плеч Гектора, так что всем стал виден обнаженный торс юноши. Еще несколько шагов, и когда из толпы раздался новый выкрик, старик достал тонкую гибкую трость, и к потрясению Гектора, с силой ударил его по лодыжкам. От боли Гектор подпрыгнул. Не успел он приземлиться, как аукционист повторил удар уже с другой стороны, так что Гектору пришлось подпрыгнуть и повернуться в воздухе. Еще два раза за время кружения по площади трость заставляла его подпрыгивать и вертеться. Потом аукционист начал распевать — наверное, это был зазыв, потому что из толпы послышались ответные возгласы, и Гектор решил, что предлагают цену. Цена достигла предела, и аукционист пропел, похоже, последний зазыв, когда какой-то величественного вида турок вышел из толпы и направился к Гектору. Это явно был человек знатный, одетый в пурпурный богато вышитый халат, препоясанный кушаком, из-за которого выглядывала серебряная рукоять прекрасного кинжала. На голове высокая войлочная шапка, украшенная брошью с драгоценными камнями. Он что-то тихо сказал аукционисту, а тот наложил свою жилистую руку на подбородок Гектору и, крепко сжав, потянул вниз, так что Гектор невольно открыл рот. Турок заглянул ему в рот и, видимо, остался доволен осмотром. Он пробормотал что-то аукционисту, и тот немедленно отвел Гектора обратно к его товарищам.