Неловкая пауза тянулась недолго.

– Ты монах, что ли? – вновь спросила Матрена, мягко коснувшись руки Микифора.

– Нет, я еще пока послушник, – ответил Микифор, стиснув в своей горячей ладони нежные пальцы Матрены. – Учился я в монастырской школе с семи лет, вот и живу по монастырскому уставу по сей день.

– Не идет тебе монашеская одежда, Микеша, – сказала Матрена, глядя в глаза послушнику. – Ты же теперь в миру живешь, значит, и одеяние мирское тебе носить следует. Темные рясы токмо старцам-монахам к лицу. Или ты обетом каким-то связан?

– Ничем я не связан, – поспешно вставил Микифор. – Коль выберусь отсель целым-невредимым, сразу же оденусь в мирской кафтан. Ну а не выберусь…

Легкая быстрая рука Матрены закрыла рот Микифору.

– Непременно выберешься, Микеша, – прошептала красавица. – Токмо ты уж помоги и мне из поруба выйти непокалеченной. Я чувствую, не зря судьба нас здесь свела. Видимо, созданы мы друг для друга. А ты как думаешь?

– Не иначе, есть в этом Божий промысел, дивная моя, – вырвалось у Микифора, совершенно потерявшего голову от соблазнительного вида красавицы Матрены, от запаха ее растрепанных волос, от прикосновений рук.

Неожиданно для себя самого Микифор крепко обнял Матрену и потянулся устами к ее чувственным губам. Матрена охотно отдалась жадному и неумелому лобзанию молодого послушника, запустив свои гибкие пальцы в его густые давно нечесаные космы.

* * *

Владыка Вассиан, появившийся в тюремном доме, привел в легкое замешательство дьяка Михалку Вельяминова и костолома Космыню, которые вовсю вели дознание, применяя пытки к челядинцам бояр Щербатых.

Отлучаясь из темницы, Михалко Вельяминов не застал дома свою жену. Одолеваемый недобрыми подозрениями, он опрометью кинулся к дому попадьи Февронии. В Кривоколенном переулке Михалко лицом к лицу столкнулся со своей обожаемой супругой и одной из ее служанок. Со слов жены выходило, что они ходили на городской рынок «по разным мелким надобностям». Фекла Глебовна, жена Михалки, не привыкла отчитываться перед супругом за каждый свой шаг, поэтому и на этот раз она сразу поставила Михалку на место, едва тот вздумал учинить ей суровый допрос прямо на улице, полной прохожих.

После бурной перепалки с женой Михалко Вельяминов вернулся к своим обязанностям дознавателя со злобной печатью на лице. Он орал на тюремных служек и на Космыню, допрашивая узников, был безжалостен и груб. В голове у мнительного Михалки вертелась неотвязная мысль, что супруга наставила ему рога и не с кем-то, а с Якушкой Шачебальцевым, хвастливый язык которого непременно разнесет этот слушок по всей Москве.

Владыка Вассиан потребовал у Михалки прекратить издевательства над людьми, а его самого оставить наедине с узником Микифором. Для придания большего веса своим словам владыка Вассиан показал Михалке письменное распоряжение великого князя, заверенное печатью с двуглавым орлом.

Михалко повелел служкам развести всех узников по темницам, а Космыне велел произвести уборку в пыточном застенке. Для беседы владыки Вассиана с послушником Микифором была выделена самая чистая комната в тюрьме, расположенная на втором ярусе. Здесь обычно содержали самых знатных узников.

Семидесятилетний архиепископ последнее время часто хворал, поэтому, едва поднявшись в верхний тюремный покой, он сразу же опустился на стул, мучаясь тяжелой одышкой.

Вскоре туда же дьяк Михалко привел послушника Микифора, который был бледен, полагая, что его сейчас станут пытать. Увидев своего наставника и покровителя в роскошных архиерейских одеждах с черным клобуком на седой голове, Микифор со слезами радости упал перед старцем на колени и поцеловал его правую руку.

Удаляясь, дьяк Михалко плотно притворил за собой дверь. Он знал, что владыка Вассиан является духовным отцом великого князя, поэтому сильно робел перед ним.

– Сядь, сын мой, – усталым голосом промолвил архиепископ, указав послушнику на другой стул. – И выслушай меня внимательно.

Микифор подчинился, глядя на владыку преданными глазами.

– Прочитал я ту часть летописи, написанную твоею рукой, сын мой, – заговорил владыка Вассиан, глядя на своего воспитанника из-под густых седых бровей. – И скажу тебе так. Нельзя осуждать орла за то, что от его клюва и когтей гибнут другие птицы, ибо орлу Богом дано право летать выше всех и видеть зорче прочих птиц. Коль уничтожить всех орлов, то небо не очистится от пернатых хищников. Место орлов займут ястребы и коршуны, которые хоть и летают пониже и не обладают орлиной мощью, но добычи своей все же не упустят. Истреби ястребов и коршунов, вместо них царями неба станут соколы, луни и канюки. То есть суть природы, где сильный поедает слабого, все едино не изменится.

Владыка Вассиан потер лоб узловатыми пальцами, словно старался вспомнить, что еще он хотел сказать своему воспитаннику.

Микифор взирал на преподобного архиерея в почтительном молчании, сложив руки на колени.

– Зачем ты упомянул в летописи об ослеплении великим князем воеводы Федора Васильевича Басенка, сын мой? – с неудовольствием заметил владыка Вассиан, прислонив свой длинный посох к своему плечу. – Это случилось семнадцать лет тому назад, к чему было ворошить далекое прошлое?

Видя, что архиепископ ждет от него ответа, Микифор негромко пробормотал, как бы оправдываясь:

– Воевода Федор Басенок был верным сподвижником отца Ивана Васильевича. Без него Василий Темный вряд ли стал бы великим князем. Получается, что Иван Васильевич отплатил Федору Басенку за преданную службу черной неблагодарностью. Я вспомнил об этом в той связи, что этой весной ослепленный Федор Басенок умер в ссылке в Кирилло-Белозерском монастыре.

– Некстати ты вспомнил про Басенка, сын мой, – нахмурился владыка Вассиан. – Не мог Иван Васильевич покарать Федора Басенка столь сурово ни за что ни про что. Ни ты, ни я не знаем, что произошло между ними семнадцать лет тому назад. Известно лишь то, что Федор Басенок вздумал в чем-то не подчиниться Ивану Васильевичу, который только-только утвердился на московском столе. Иван Васильевич был вынужден наказать Федора Басенка, дабы соблюсти свое величие и не дать соблазна прочим воеводам выступать против воли великого князя.

Микифор понимающе покивал головой. Теперь ему стало ясно, почему так разгневался на него Иван Васильевич.

– Еще, сын мой, ты вздумал оправдывать младших братьев великого князя, которые затеяли смуту, удалившись в Великие Луки, поближе к литовской границе, – продолжил владыка Вассиан тем же недовольным тоном. – Не спорю, ты правдиво и бесстрастно изложил суть этой замятни. И все же не учел одной мелочи, которая кажущееся беззаконие великого князя способна превратить в образчик справедливости.

– Прости, отче, – промолвил Микифор, – не пойму, чего же я не учел в этом деле?

– Излагаю тебе суть, сын мой, – принялся терпеливо объяснять Микифору владыка Вассиан. – Ты пишешь в летописном своде, что боярин Иван Оболенский перешел от великого князя на службу к его младшему брату Борису Волоцкому. При этом, сын мой, ты поясняешь, что по договорным княжеским грамотам признается право свободного перехода бояр от великого князя к любому из удельных князей и наоборот. Далее ты с возмущением излагаешь, что великий князь послал своих верных людей к Борису Волоцкому с требованием выдать ему Ивана Оболенского. Борис Волоцкий не подчинился старшему брату, тогда Иван Васильевич с помощью своего боровского наместника Василия Образца устроил засаду близ поместья Ивана Оболенского. Бедняга Оболенский таким образом вскоре был схвачен и в оковах доставлен в Москву. Это и стало формальной причиной возмущения младших братьев великого князя, которые обвиняют его в самоуправстве…