бабка. Госпожа Алов и Анунд позвали ее, когда у них должен был родиться первенец. Именно ее, а не Лаугу, мою бабку, чтобы вирд-кона была помоложе и прожила подольше. Но теперь ей под пятьдесят, она хочет, чтобы я забрала ее жезл и вместе с ним обязанность быть вирд-коной… этого человека.

– Да уж, такого удальца не захочешь иметь в родне. Он, слышно, «морской конунг» и враждует с собственным дедом.

– Хорошего мало, но худшее не это. Если враги не могут одолеть человека, у которого есть вирд-кона, они ищут ее и стараются убить. Чтобы он остался без судьбы и стал легкой добычей. Поэтому вирд-кона хранит свои связи в глубокой тайне. Чтобы никто не догадывался, что именно эта женщина… На вид она может быть самой обычной.

– Да твоя тетка сошла с ума! – возмутилась Мьёлль. – Она хочет, чтобы тебя убили? Уж конечно, у этого берсерка врагов довольно, раз он хочет стать нашим конунгом, а никто другой этого не хочет!

– Ну, она не желает мне доли худшей, чем столько лет несла сама, – справедливости ради заметила Снефрид. – Если подумать, она уже в молодости была очень смелой женщиной, если решилась стать вирд-коной Анундовых сыновей, зная, что Бьёрн конунг их не признал. Правда, тогда она еще не знала, что он питается жизнями своих потомков. Ему в то время было лет пятьдесят. Кто же мог догадаться, что он желает жить вечно?

– Она могла думать, что Бьёрн все же помирится с сыном.

– Если бы все пошло как обычно, сейчас этот человек был бы нашим конунгом, а Хравнхильд – все равно что его кормилицей, почти матерью. Жила бы в богатстве и большом почете. Наверное, в молодости она считала, что стоит рискнуть. Она ведь была тогда моложе, чем я сейчас! Но конунг с его внуком не помирились, а только хуже поссорились. А главный ее враг даже не сам Бьёрн, а его вирд-кона. Никто не знает, кто она и где она. Даже сама Хравнхильд. И неизвестно, знает ли та старуха о ней.

– И если ты возьмешь тот жезл, то твоими врагами станут они все – наш старый конунг и его еще более старая диса? – недоверчиво произнесла Мьёлль.

Недоверие ее относилось к самому предложение: ясно же, что на всем свете не сыскать безрассудной женщины, способной на это.

Снефрид не ответила: безрассудство и впрямь получалось сверх всякого вероятия.

– И заодно сам Тор! – добавила она.

– Почему это Тор?

– Потому что он убивает «жен берсерков», а это те колдуньи и есть.

– Вот уж чего не хватало! – Мьёлль взглянула на кровлю женского покоя, будто опасалась, что Тор явится на бой прямо сейчас. – С Тором ты ведь не захочешь воевать?

– Да и к чему мне? – Снефрид двинула плечом. – Я не тщеславна. Мне не нужно этой силы и влияния, которыми она меня прельщает. Я хочу жить спокойно, пока не вернется мой муж. Она, кстати, подтвердила, что он жив и нажил богатство, только где-то далеко.

– Но ведь силой она не может сделать тебя своей наследницей?

– Нет, слава Фригг.

– Ну и забудь обо всем этом!

– Я так и собираюсь сделать…

Этот разговор, давший возможность выговорить все свои сомнения, успокоил Снефрид, но только отчасти. Мьёлль была женщина простая, но здравомыслящая. Если она уверена, что от жезла вирд-коны надо держаться подальше, то оно так и есть. Снефрид старалась утвердиться в мысли, что рассудила правильно. Она ухаживала за осенними козлятами, доила коз, делала сыр, пряла шерсть, пекла хлеб, и за этими обыденными делами все меньше верилось, что где-то существует колдовство, продлевающее жизнь жадному старику.

К тому времени как Асбранд вернулся домой из Синего Леса, Снефрид уже повеселела. И лишь иногда ощущение безопасности покидало ее – когда всплывал в памяти голос тетки и ее слова: «Это хочет тебя»…

* * *

На йольские пиры Асбранд снова был приглашен к Фридлейву хёвдингу, а Снефрид, Мьёлль и двое работников отпраздновали дома, с пивом и запеченным поросенком.

– Не видел ты там Фроди и Кальва? – спросила Снефрид, когда отец вернулся.

Не так чтобы ее очень занимали эти двое, но она помнила предостережения Хравнхильд: они, мол, от тебя так просто не отстанут.

– Нет, их не было. Кто-то говорил, что они поехали на йоль к конунгу в Уппсалу. Зато человека два-три, кто ездил мимо того склона, уже сказали мне, что камень Гуннхильд смотрится просто отлично!

– Да уж конечно, – подтвердил Оттар Сыворотка. – Я сам его видел. Сейчас, пока нет травы, а только снег и изморозь, красные руны на сером камне очень хорошо видны.

Оттар приехал вместе с Асбрандом – им, дескать, от Фридлейва по пути, почему же не заглянуть? Он уже второй год жил в Южном Склоне: купив хутор, Фридлейв сдал его Оттару внаем. В начале прошлой зимы, когда Снефрид перед продажей показывала хозяйство, Оттар между делом заметил: жаль, дескать, что нет достоверных известий о гибели твоего мужа, иначе тебе можно было бы никуда и не уезжать… Но Снефрид не так уж любила старый Гуннаров хутор, чтобы желать остаться там уже с другим мужем, поэтому сделала вид, будто не поняла. Но Оттар не обиделся – он признавал, что Снефрид имеет право быть разборчивой, – и все это время был им хорошим соседом.

– Как поживает твоя тетка Хравнхильд? – спросил он, когда Снефрид принесла им пиво.

В этот раз он не отказался, хотя на йоле у Фридлейва тоже поили пивом целых три дня, что сказывалось на свежести лиц Оттара и Асбранда.

– Я слышал, ее пригласили на пир в Тюлений Камень, к госпоже Алов?

– Да, ее каждую зиму туда приглашают.

– Она там делает предсказания? Помост, сиденье вёльвы, «призывающая песнь» и все такое, да?

– Я думаю, да, – Снефрид улыбнулась, вообразив свою тетку во всей славе.

– Можно сказать, что у женщины удачно сложилась жизнь, если она, хоть и не вышла замуж, пользуется у людей почетом за свою мудрость. Я вот еще что подумал, – Оттар покосился на Асбранда, уже знавшего, что он хочет сказать. – Я потолковал с твоим отцом, и он со мной согласился… – Асбранд кивнул. – Ведь о твоем муже уже третий год нет никаких вестей. Если он и летом не объявится, по всем обычаям, ты можешь считать его мертвым. Если ты снова выйдешь замуж, никто не подумает о тебе худого, наоборот, тебя сочтут разумной женщиной…

– О! – Снефрид оживилась. – Я еще до йоля говорила об Ульваре с Хравнхильд. Она сказала, что он жив и