часть кучан еще не были от рождения в Подгорице, несмотря на то, что некоторые жили за два ружейных выстрела от нее: мудрено ли, что все спешили воспользоваться случаем побывать в городе. Между соседями завелись связи, кумовство христиан с магометанами, столь уважаемое последними, пиры, веселье… Не долго, однако, пировали новые друзья. Черногорцы, верные своему слову, как ружью, и не думали подозревать измены; они были в Подгорице так же беззаботны, как у себя, в Кучи, и дорого заплатили за свою доверенность. Семнадцать человек из них, безоружные и беззащитные, были схвачены, зарезаны и головы их – трофеи измены – выставлены на стенах крепости. Такой постыдный поступок взволновал всю Черногорию и требовал особенного мщения. Взять Подгорицу, снабженную сильным гарнизоном и пушками, хорошо укрепленную, – взять ее с одними ружьями было нелегко, тем более, что подгоричане ожидали возмездия и были на стороже. Решили взять другую крепость – Жабляк.

Жабляк отстоит за три часа пути от Скутари, местопребывания албанского визиря, и может получать от него помощь во всякое время, сухим путем и озером. Крепость его не из значительных; она стоит на возвышении, имеет, или, правильнее, имела в то время четыре пушки и несколько военных запасов, но главнейшую оборону составляет река Морача, обвивающая ее словно поясом; укрепление господствует над окрестностью; чтобы завладеть городом, надобно было прежде сбить или захватить укрепление, но и это было сделать нелегко открытою силой, без артиллерии. Прибегли к хитрости: до 20 человек черногорцев, под предводительством Тома Давидовича и еще одного попа, в глухую ночь переплыли рукав Морачи, отделявший их от Жабляка, тайком и ползком подкрались к крепости, – и пробужденный на утро город увидел врагов над своей головой. Тщетно старались их выгнать из крепости; они держались на месте, пока не подоспели к ним собравшиеся в значительном числе черногорцы; часть из них пробилась в крепость, через город, другая – заняла сам город; каждый дом брали приступом; сражались толпами и поодиночке. Это была сеча между людьми, воспаленными взаимною враждой и мщением, растравленными жаждой крови, и не было пощады никому и ничему…

Два дня черногорцы властвовали в городе и в крепости, на третий, по приказанию Владыки, оставили их «как царскую собственность», взяв с собою пушки и все, что могли увезти или унести и предав остальное огню и мечу.

В тот же день, к вечеру, пришел в Жабляк паша с войском из Скутари; он провел здесь два дня в размышлении, потом потянулся к Подгорице, вдоль черногорской границы, высматривая место, где бы мог удобнее напасть на нее, прожил несколько времени в Подгорице, и, ни на что не решившись, возвратился наконец назад, возбудив негодование своих и насмешки черногорцев.

Взятие Жабляка было полезно для Черногории в политическом отношении: оно вселило в окрестных турецких подданных страх и уважение к Черногории и недоверчивость к своему правительству; две деревни, находившиеся по ту сторону реки Морачи, но имевшие свои земли по эту, были сожжены черногорцами; жители их должны были перейти на черногорскую сторону или лишиться своих земель. Между предстоявшею потерею с одной стороны и сомнительной защитой с другой, они присоединились к Черногории и составляют одно из ее храбрейших и вернейших племен.

Прости Скутари! Небольшой прибой воды в правой стороне указывал нам устье реки Ораховой, в которую мы и завернули, но вскоре мелководье ее заставило нас оставить лодку и продолжать путь свой берегом – опять пешком. Впрочем, на этот раз, путь не был очень труден. Река Орахова и сливающаяся с ней речка Церничка представляют равнины, сами по себе незначительные, но, сравнительно с гористым и бесплодным краем Черногории, роскошные и цветистые, на которых отрадно отдыхает взор, утомленный однообразно-сероватым цветом нагих, известковых утесов. – Мы спешили в Сотоничи, где я намеревался прожить несколько времени, для исследования нахии Цернички и сопредельной с ней нахии Речки. На пути оставили мы Вир-базар, или старый базар, место прежнего торга между турецкими подданными и черногорцами, влеве, возвышались развалины Безаса, или Беса, которые должно отнести ко временам позднейшего владычества древнего Рима. Минуя Болевичи, и уже гораздо после заката солнца, достигли Сотоничей, где нас ожидал гостеприимный поп Михаил, из рода Пламенцев.

Время протекло обычной чередой: те же труды и заботы, та же борьба с дикой природой, которой тайн допытывался я; то же отдохновение в кругу народа дикого, но вместе прекрасного в его первобытной простоте.

Особенно заняло меня исследование и разложение воды ключа «Смердеж». Химический состав ее – сернокислый натр и сернокислая магнезия; сернистый водородный газ издалека возвещает о местонахождении этого ключа и отстраняет от него все живущее.

В Сотоничах был я приглашен в первый раз на свадьбу. Обряды и пиршества, сопровождающие свадьбу, во всех славянских племенах похожи между собою, и различествуют только в частностях. – Как было, некогда, у нас, как водится еще и ныне, супружества в Черногории заключаются между родителями при помощи сватов, «сватовие»; нередко это случается еще тогда, когда дети их в самом нежном возрасте и, не ведая о предстоящем им вечном союзе, растут вместе; чаще же бывает, что жених и невеста вовсе не знают друг друга и видятся впервые под венцом. Власть мужа, как главы и защитника семейства, ненарушима: жена имеет обязанности в отношении к нему, но лишена всех прав. – Подобная жизнь, конечно, не цветет восторгами любви и вообще тем, что мы привыкли называть супружеским счастьем, за то устранена от всех семейных междоусобий, домашних тревог и бешеных наслаждений. Правда, много странного для нас представляет семейная жизнь в Черногории. В первые годы после брака, супруги всячески должны дичиться, убегать друг от друга, не смеют говорить между собою, не смеют изъявлять малейшей приязни, не только нежности, один другому: все это показало бы их взаимную любовь – чувство слабое, свойственное женщине, и следовательно постыдное для мужчины, для черногорца. В Берде не существует брачного ложа для супругов; как тать, в ночную пору, прокрадывается муж к своей жене, и стыд, и горе обоим, если кто из семейства увидит их вместе. Даже в разговорах с другими супруг никогда не назовет по имени свою жену, если необходимость заставит говорить о ней, но заменяет ее имя местоимением «она», как бы стыдясь своей связи с женщиной. Детей своих должен он чуждаться, как плод этой связи, всегда для него унизительной.

По правилам греко-российской церкви мужчины не могут вступать в супружество ранее 14, а женщины 12 лет; по достижении определенного возраста в Черногории, оба пола спешат