дали у себя приют и власть. – Раз он вздумал испытать честность своего народа самым странным образом: на распутье, между Цетином и Катаром, наиболее посещаемом черногорцами, положил он несколько червонцев – и золото осталось нетронутым несколько месяцев, пока он не взял его обратно.

Везде, между славянами греко-российского исповедания, находил я самое радушно гостеприимство и самое искреннее участие в моей судьбе, проявлявшееся даже в мелочах. – В Кастель-Ластве я хотел осмотреть развалины древнего здания, которое венчало дикий утес, возвышавшийся над морскою пучиной, недалеко от берега; не без труда убедил я своего хозяина сопутствовать мне: он боялся за меня, а не за себя; кое-как причалили мы к утесу, вокруг которого кипели волны, и лодка служила нам первой ступенью к цели, казавшейся вблизи еще неприступнее; утес был высок и обрывист, но мы кое-как вскарабкались на него и мое любопытство было вполне вознаграждено: древнее здание римлян, охраняемое своей неприступностью, сохранилось от влияния рук людских, и казалось самое время, которое, в этом случае, почти всегда работает за одно с человеком, пощадило его: не бойтесь, я не стану вам описывать древностей; знаю, что подобных описаний никто не читает; надо видеть эти здания, и по ним изучать историю их времен и обитателей. Спуститься с утеса было еще труднее, чем взойти на него, и я должен был прибегнуть в этом случае к средству весьма невинному, употребляемому детьми, не знающими назначения ног; желая привести в действие свои руки, как важное вспомогательное орудие, я опустился на земь… и таким образом хотел продолжать путь. – «Что вы делаете! – закричал с ужасом мой спутник, – вас видят с берега, и Бог знает, что подумают». – «А что подумают?» – «Скажут, что вы – простите, если так выражусь – что вы струсили». – Нечего делать, надобно было встать. Не без усиленного биения сердца начал я нисходить к лодке, и рад был всякому встречному терновнику, за который мог вцепиться.

Из Кастель-Ластвы в два часа достиг я Будвы, морем, оставив влеве островок Св. Стефана с крепостцой и Майну, вдали, на твердой земле. – В четыре часа времени сделал я переход из Будвы в Катаро, по прекрасной дороге, устроенной французами, которая тянется вдоль взморья, до Рагузы и далее. По этой дороге можно было бы разъезжать в экипаже, если бы во всей Боке был хотя бы один экипаж.

И в этот раз не зажился я в Катаро. Нестерпимый жар вытеснил меня отсюда, и я отправился в Цетин.

Глава VII

Историческое обозрение Черногории[15]

Во время пребывания своего в Цетине, я занялся тщательным осмотром здешнего архива и изучением некоторых черногорских летописей. Указателем в этом деле служили мне сведения, собранные Г. Милаковичем. Передаю здесь исторический очерк Черногории.

Самобытность Черногории начинается еще при сербских владетельных князьях. Черногория, вместе с прилежащей к ней Зетой, и под именем последней составляла округ Сербии, но правилась собственными своими князьями, из дома Бальсач, который состоял в родственной связи с Неманичами, удельными князьями Сербии. – Замечательно, что, в течение всего своего исторического бытия, Черногория не запятнала себя клятвопреступлением. Когда Сербия признала цареубийцу Велкамина своим владетельным князем, Черногория отпала от Сербии совершенно, гнушаясь ее черною изменой; но когда сербы провозгласили Лазаря Гребляновича своим князем, – черногорцы опять соединились с ними в одну семью, охранив однако свои права и своих собственных князей. Знаменитая битва на Косовом поле решила судьбу Сербии: с этой битвы, ознаменованной во всемирной истории смертью двух царей, Амурата и Лазаря, и падением Сербии, начинается историческая известность Черногории.

В то время Зетой управлял князь Баош, женатый на дочери несчастного Лазаря. Он спешил подать помощь своему тестю, но измена Вука Бранковича предупредила битву и падение Сербии. – Баош должен был вернуться назад и думать о безопасности собственного своего удела. Таким образом, он сделался независимым владетелем, отказавшись признавать над собой власть турецкого султана, и сохранил зерно свободы славянских племен. – Ему наследовал сын его Стратимир, прозванный Черным, по цвету своего лица, известный своим исполинским ростом и храбростью, а также тем, что передал прозвание «Черный» своему потомству. – Стефан, сын и преемник Стратимира, княжил в первой половине 15-го века, в годину славного Георгия Кастриота, прозванного Скандербергом, которому он помогал войском, как сосед и союзник, против общего врага христианства. – Стефан передал старшему из трех сыновей своих, Ивану, правление Зетой и Черногорией, а вместе с тем вражду Турецкой Империи, которую он нажил союзом своим со Скандербергом. По завоевании Албании и Герцеговины, все силы турецкие обратились на Черногорию; Иван Черноевич, без союзников, без денег, боролся с силами Империи; изнемогая в неровном бою, он сдал бразды правления брату своему, известному под именем Арванита храброго, и отправился искать помощи Западных держав. Но запад был слишком занят своим делом, и слово правды и веры не нашло в нем отголоска. Черноевич вернулся назад, и, с твердым упованием на Бога и на свой народ, предпринял один борьбу с Империей. Он оставил Жабляк, находившийся в соседстве турок и перенес резиденцию в Цетин, вновь им воздвигнутый; сюда же перенес он митрополию, и занялся внутренним устройством края, укрепил, со стороны Турции, реку Обод, известную под именем Черноевич, воздвигнул в горах несколько укреплений и сделал общее воззвание к народу. Воодушевленные примером черногорцы с восторгом откликнулись на его призыв. На общем собрании в Цетине определили считать изменником и уголовным преступником всякого, кто не примет участия в войне с Турцией, или уйдет с поля битвы, а в знак особенного к нему презрения одевать его в женское платье и, с прялкою в руке, водить по селам Черногории, – наказание гораздо ужаснее смертной казни.

Сила турецкая отпрянула от твердынь Черногории, и Черноевич спокойно кончил век, прославляемый и чтимый народом, который, и поныне, с восторгом вспоминает о нем и освящает его именем все близкое своему сердцу; он оставил Черногорию спокойную и расширившую свои владения до Лимы с одной стороны и до моря с другой, – пределы, до которых она впоследствии никогда не доходила.

Отдаленные владетели искали союза Ивана Черноевича. Одна племянница его, дочь Арванита-храброго была замужем за Радолем, владетельным князем Волошским, а другая, – за Стефаном Бранковичем, сыном знаменитого деспота Сербии Георга I[16]. Венецианская республика, которая по праву владычицы Адриатики наследовала, после падения Сербии, покровительство Катарской республики, искала дружбы Черноевича, чему свидетельствуют многие, заключенные между ними трактаты, между которыми особенно примечательны об определении границ Черногории.

Георгий, старший сын Ивана, принял бразды народного управления. –