— Так, значит, мы всё‑таки едем на Кавказ?! — опешил мальчик. — Наш договор в силе?!

— А ты как думал! — Стеша‑то воскликнула. — Вот балда!

А Ваня не отвечает, суковатый чурбак с засаженным в него колуном поднял над головой, да как ахнет о плаху! — и раздвоил ведь кряж!

Завтракали теперь втроем, Стеша любимое Ванино местечко попыталась занять — лицом к окошку, но мальчик ее вытолкал: иди–ко, дескать, на другое, стенку хребтом подпирай.

Потом Василиса Гордеевна кликнула девочку к себе в боковушку, сейчас, де, наряд тебе будем менять. Десантница заупрямилась, мне, дескать, и в этом хорошо. Но бабушка прикрикнула на нее:

— На улице вон будешь командовать, а в своей избе я покамесь командир, раз у меня живешь, всё будет по-моему! Бабушка достала из сундука один из штапельных отрезов: иссиня–черный, с пурпурными гроздочками калины. И стали они вдвоем что‑то чертить на материи, после резать. Ваня рукой на них махнул — и пошел дрова рубить. Приходилось сегодня дрова–те не только колоть, а и складывать: конечно, у них ведь там больно важные заботы!.. В паузы между колотьем слышно было, как ножная машинка стрекочет, шьют, знать, теперь платье‑то…

Когда обедать пришел — сердитый, не звала бабушка исти, ажно живот подвело, — увидал, что платье уж готово. Степанида Дымова перед поясным зеркалом выставлялась: губы поджала и то налево голову наклонит, то направо, то опять налево, то опять направо. Потом конопушки–веснушки свои потерла, — нет, не оттираются, поморщилась и у Вани зеркального спрашивает:

— Ну, как тебе?

Изменилась, конечно, десантница! Рыжие космы после вчерашнего мытья‑то заблестели, как медная руда, и в косу были заплетены, не больно, конечно, длинную, но толщиной так с Ванину руку будет косица. Платье — рукава–фонарики, впереди три алых пуговки, как вроде тоже ягоды, на поясе сборки, подол икры закрывает. А на ногах — бабушкины послевоенные баретки, тут уж без чердака не обошлось!

— Ничего, — Ваня вякнул, отводя глаза. — Только есть больно хочется! — и неодобрительно покосился на Василису Гордеевну, дескать, что ж ты — ерундой занимаешься, а работника не кормишь!

Но оказалось, что и еда у баб была готовая: рассыпчатая картошечка с маринованными грибками.

Стеша ела деликатно: издаля вилкой на сопливый рыжик нацелится, уколет его и медленно к раскрытому рту тащит. Сидела, будто аршин проглотила — царевну, что ль, в себе почуяла?.. Ужасно она показалась Ване взрослой в новом‑то наряде… Да и ладно!..

Суббота настала — только Ваня собрался уборкой заняться, а девочка уж тут как тут: не мужское, де, это дело полы мыть, иди, мол, с дровами управляйся, а я в избе приберусь. Ване‑то и лучше…

И вот дошли у нее руки до цветов… Как до Кровохлебки добралась, та вытянулась в струнку — тоже ведь барышня — и зашипела:

— У–у, корова рыжая! Твоя вода поганая, меня Ваня польет, уходи отсюда подобру–поздорову!

Степанида Дымова от неожиданности подпрыгнула:

— Ой, кто это?!

Обернулась, посмотрела: нет никого. А Ваня, как раз забежавший в избу, из‑за печки за ней наблюдал, со смеху покатывался, только про себя, конечно, прыскал, не выпускал смех наружу.

Стеша тут опять стала воду лить в чугунок с землей, а Кровохлебка понатужилась–понапружилась, дернула кореньями — и комья земли угодили девчонке прямиком в лицо.

— Да что это такое! — Стеша глаза продрала, пригляделась: — Ой, это цветок дерется, мамочки! — и отскочила подальше. А тут Василиса Гордеевна из боковушки выходит:

— Не всякому ведь дано слышать–от! — говорит. — Да только другой раз тако–о–е услышишь, что лучше б и вовсе не слыхать!

— А я лучше б ослепла, потому что я ее видеть не могу! — Растение‑то бесится в своем чугунке. — Она хуже всякого козла! И зачем только Ванька привел ее к нам! Я на него надышаться не могу, а он! Я ему весь воздух в избе очистила — а ему всё мало! Какую‑то лахудру притащил, а я ей чистый воздух делать не согласная! Пускай на улицу идет жить, пускай для нее уличные растения стараются!

Ваня вырвал у обомлевшей десантницы ковшик с ручкой в виде утицы и сам полил Кровохлебку:

— Это моя обязанность! — сказал. — Не лезь! Иди вон полы домывай!

Стеша и пошла, дверью только хлопнула.

Бабушка Василиса Гордеевна головой покачала:

— Ох ведь! Обиделась! Вот до чего злая растительность бедну девку довела!

Так вот и появилась у Степаниды Дымовой врагиня в доме, на ножах они были: девочка и цветок. Стеша к Кровохлебкиному окошку старалась не подходить. На дорогу только в другие окна выглядывала. Хорошо, Кровохлебка больше помалкивала, и то вынужденно — потому что на ярком солнышке больно уж хорошо дремлется! Но только проснется — и давай жиличку костерить.

— Это же ложный опенок! — выкрикивает. — Мухомор рыжий! Волчья ягода, злая белена — неужто ты, Ванька, не видишь? Она тебя до добра не доведет! Погубит она тебя, ох, погубит!

Девочка в долгу не оставалась:

— Молчи уж, Кровавая Мэри! Вампирша сушеная, упырь с подоконника! Сама, небось, только и ждешь, как бы кровушки его напиться!..

— Ну–ко перестаньте лаяться! Обе замрите! — Бабушка Василиса Гордеевна притопнет на них, тогда уж только замолкнут, но все друг на дружку дуются.

Десантница во дворе, где нет чужих зеленых ушей, стала Ваню подговаривать:

— Зачем она тебе нужна, эта трава подоконная? Цветки страшные, есть ее нельзя — а вони много! Она меня, Вань, со свету сживает! Я у вас не останусь, уж ты как хочешь!.. Пойду лучше на вокзал…

Ваня осердился:

— Не пойму я что‑то — ты на веки, что ли, вздумала тут поселиться?.. Чего тебе трава эта далась? Когда мы полоны–те русские пойдем выручать? Даже ведь и не заговариваешь уж — про задание‑то!..

— Когда дадут добро — тогда и пойдем! — Стеша насупилась. — И что — мы деньги, что ли, раздобыли? Где денежки‑то? На какие шиши будем выкупать капитана?..

Ты обещался деньги найти — и что? Дуля с маком! А трава твоя кровавая думать мне мешает… Поговорить чтоб, надо во двор выходить — это что, дело?..

— В любом случае совет мы можем держать только тут, в избе‑то, кроме Кровохлебки, и бабушка ведь есть! — Ваня отпарировал.

— Ладно. Только ты выбрать должен — или я, или она!

Вот те и раз! Ваня прямо за голову схватился. А войдешь в избу — живинка, едва проснувшись, на полном серьезе, начинает орать с окна, что девчонка погубить его задумала, потому и проникла к ним в дом, как ведь повилика[24]вокруг Вани обвилась, а он и не чует…