- Ничего этого не было.

- Хорошо. У вас есть «крыша»?

- Да.

- Кандауров?

- Он самый.

- С ним все в порядке?

- Да, капитан… С Кандауровым у меня все в порядке. Просто идеально. Лучше не бывает.

- Откуда вы знаете, как бывает? - Юферев хотел было задать какой-то вопрос, но, взглянув на Апыхтина, остановился. Тот сидел на неустойчивой кухонной табуретке и, зажав ладони коленями, уставившись в какую-то точку на стене, раскачивался из стороны в сторону. Вряд ли он вполне осознавал сейчас все, что говорил ему Юферев, что он сам отвечал. Похоже, он просто выделил для разговора какой-то незначительный участочек своего мозга и доверился ему. А сам впал в затяжное оцепенение и был там, в комнате, в нескольких метрах отсюда, где лежала Катя с распоротым горлом, из которого вытекло так много крови, и в следующей комнате, где лежал с продырявленной головой Вовка…

Во всем происходящем была такая бессмыслица, такая тупая, необъяснимая жестокость, даже не жестокость, жестокость тоже имеет смысл, цель, причину… Здесь же ничего этого не было, тупая необъяснимость. Отмороженность, как говорит капитан Юферев.

- Не понимаю… - Апыхтин потряс большой лохматой головой, протер запотевшие очки, снова надел их, беспомощно посмотрел на капитана, словно ожидая, что тот все объяснит, расставит по местам, назовет вещи своими именами. - Ничего не понимаю… А вы, капитан, вы что-нибудь понимаете?

- Если хотите, могу назвать несколько версий, которые… - Юферев помедлил. - Которые возможны. Но сразу предупреждаю, что в действительности все может оказаться совсем не так…

- Говорите, - кивнул Апыхтин.

- Первая - грабеж. Потом мы с вами уточним, что именно пропало. Может быть, ничего не похищено, может быть, они искали какую-то вещь, документ, надеялись найти толстую пачку долларов, не зная по своей тупости, что в домах банкиров долларов не бывает, доллары бывают только в домах пенсионеров, нищих…

- Но убивать?! Зачем убивать?!

- Этому тоже может быть несколько объяснений… Возможно, ваша жена или сын узнали кого-либо из них.

- Вы хотите сказать, что это были мои знакомые, друзья, сослуживцы?

- Не знаю, сейчас об этом говорить рано. Как бы там ни было, ваша жена открыла им дверь. Дверь у вас… своеобразная. Следов взлома нет, да ее и невозможно взломать. А если бы кто-то и решился на взлом, у нее имелось достаточно времени позвонить в милицию, вам на работу, к соседям… Она открывает дверь незнакомым людям?

- Не знаю… Но я всегда предупреждал ее, всегда запрещал это делать.

- Она легкомысленна? Неосторожна? Доверчива?

- И да и нет. Как и все мы. К одним доверчивы, к другим подозрительны… Часто ошибаясь и там, и там.

В прихожей раздался звонок, Апыхтин вздрогнул и почему-то посмотрел на Юферева. Тот остался невозмутимым и лишь удовлетворенно кивнул, услышав звонок.

- Наверное, пришла машина, которую я вызвал. Их надо забрать… Экспертиза, то-се… Опять же, жара.

- При чем тут жара? - не понял Апыхтин.

- Жара - это плохо. - Юферев не решался сказать, чем плоха жара. Он лишь выразительно посмотрел на Апыхтина, и тот, поняв, кивнул. Не поддержи его Юферев, он свалился бы на кухонный пол. Наполнив водой чашку, капитан с силой выплеснул ее прямо в лицо Апыхтину. Тот вздрогнул, тряхнул головой, открыл глаза.

- Простите, - сказал он. - Я хочу посмотреть…

- Надо ли?

- Надо. - Апыхтин с трудом поднялся, опершись рукой о стенку, и шагнул в комнату. Юферев хотел было поддержать его, но с удивлением убедился, что в этом не было надобности - Апыхтин прошел с неожиданной твердостью.

Из прихожей уже входили люди с носилками. Апыхтин старался не смотреть на них, все они были вестниками смерти, он опасался запомнить их, запомнить их глаза, выражение лиц, боялся увидеть чувства, которые ему бы не понравились, - любопытство, интерес к нему, к пострадавшему банкиру, интерес к квартире, к мебели.

Поэтому смотрел только вниз.

Подошел к Кате, снова опустился перед ней на колени. Теперь он уже внимательнее всмотрелся в ее лицо, всмотрелся в рану - ему почему-то нестерпимо хотелось посмотреть на рану. Это было страшное зрелище. Нож, видимо, был чрезвычайно острым, и голова, как показалось Апыхтину, была почти отделена. Да, это сделал сильный человек, и нож у него был острым. Большой нож, подумал Апыхтин, это не какой-то там перочинный, нет, нож с массивной ручкой, с большим отточенным лезвием…

Перед Апыхтиным вдруг явственно предстало все происшедшее, он не хотел видеть этого, усилием воли пытался вытолкнуть изображение из сознания, но не удалось, и он смирился, сдался и как бы согласился увидеть убийство во всех подробностях.

Катя открыла дверь, увидела убийц, поняла, что это убийцы, бросилась в глубину квартиры, не на кухню, она бросилась к Вовкиной комнате, закричала, чтобы предупредить, но убийца настиг ее, левой рукой сзади обхватил лицо, закрыв рот ладонью, а правой полоснул по горлу ножом. И тут же, чтобы не испачкаться в крови, бросил ее на пол, на этот вот ковер, и она умирала у него на глазах, не в силах произнести ни звука, только хрипы звучали здесь, только хрипы и клокотанье крови. Она билась здесь, на этом ковре, умирая, - угол ковра под ее ногами был сдвинут.

И Вовка. Потом был Вовка…

И его смерть увидел Апыхтин и уже не сопротивлялся своему воображению, не останавливал его. Услышав крик матери, Вовка выглянул из своей комнаты и увидел, увидел, как тот человек полоснул ножом по горлу матери, увидел, как хлынула кровь. Все произошло очень быстро - Катя закричала еще в прихожей, в ту же секунду из своей комнаты выбежал Вовка, а в это время тот человек уже догнал Катю, уже зажал ей рот большой сильной ладонью и в ту же секунду провел, хорошо так, сильно, с хрустом провел ножом по горлу. Вовка бросился в свою комнату, он пытался подпереть дверь спиной, остановить убийц, но что, что он мог сделать… И они воткнули ему что-то в висок, капитан говорит, глубоко воткнули… Что это было? Штырь какой-то, отвертка, спица… Нет, не спица, там такая рана, что может войти палец… И Вовка тоже дергался в агонии - лежащий у его кровати коврик сбит в сторону.

Апыхтин поднялся и прошел в маленькую комнату, где лежал Вовка. Опустился на колени, прижался губами к его окровавленной голове, провел рукой по волосам…

Сзади подошел Юферев, положил руку на плечо.

- На Кипре есть гора Троодос, - каким-то смазанным голосом проговорил Апыхтин. - Там монастырь, древний православный монастырь… Троодос называется…

- Пойдем, Владимир Николаевич, - сказал Юферев. - Пойдем на кухню… У тебя будет возможность, ты его еще увидишь…

Юферев потрепал его по плечу, понимая, что надо, необходимо оттащить Апыхтина от мертвого сына, иначе он просто рухнет. Что-то подсказало Юфереву, что не обязательно сейчас называть Апыхтина на «вы», неправильно это будет, плохо. Он сам даже не заметил, как перешел на «ты».