— Она нас разлучит, Серёж, — спокойно сказала она, словно уже давно это знает.

— Кто?

— Твоя будущая жена.

— Никто нас не разлучит, не выдумывай, — поцеловал я её в плечо.

— Уже… разлучила.

— Эля!

И я много чего хотел сказать, но зазвонил телефон.

Она многозначительно улыбнулась и молча подала трубку.

— Что?! — я буквально подскочил с кровати, слушая, что моя Кавказская пленница бьёт посуду, ломает мебель и грозится вскрыть себе вены. — Ладно, сейчас приеду, — выдохнул я, но там всё говорили и говорили, пока я не заорал: — Я сказал: сейчас приеду!

Проклятье!

Я схватил штаны под немигающим взглядом моей провидицы.

— Только не говори, что это был последний секс, — прыгал я на одной ноге.

— Не последний, — подала она мою футболку.

— Ну и слава богу! А остальное — неважно, — чмокнул я Эльку в щёку.

Она укоризненно покачала головой. Да шучу я, шучу. Кто, если не она, знала, что секс, конечно, был восхитителен, но это последнее, что нас связывает.

Я сбежал вниз по ступенькам и на ходу набрал водителя:

— Антон, я помню, что тебя отпустил. Но ты мне нужен. Срочно.

И назвал адрес.

Чёртов Неандерталец всё же успел увернуться от брошенной вазы.

— Ты охренела что ли? — шарахнулся он в сторону, когда та разлетелась вдребезги. — Так можно и покалечить, между прочим.

— Может, я и хочу тебя покалечить! — швырнула я статуэтку, что стояла рядом. Но та была из металла, звонко ударилась о дверь и приземлилась в кучу пасты на полу, что мне принесли на ужин.

— А мне сказали, что ты собралась вскрыть себе вены. Ты уж как-нибудь определись, — хмыкнул он.

— Ты ещё смеёшься? — выдохнула я в гневе. — Ты ещё позволяешь себе смеяться!

— Ну не плакать же, Евгения Игоревна! Не вижу вообще никаких трагедий, чтобы так убиваться, — поднял он перевёрнутый стул и сел. — Сядь, успокойся. Поговорим.

Я притулилась на краешек кровати, тяжело дыша. Но не потому, что так сказал Моцарт. Просто устала. Два часа бегаю тут как зверь в клетке.

Сначала я пыталась орать. Но где там! Наверно, это было самое высокое здание в городе, а я на последнем этаже — хоть заорись: никто не услышит. Потом пыталась топать, но оказалось квартира двухуровневая и подо мной всё равно апартаменты Моцарта. Ещё я пыталась выбить дверь, но она только на вид казалась хлипкой. Поэтому всё, что мне осталось — это пойти утопиться в джакузи, что прилагалась к шикарной ванной, что прилагалась к этой спальне. Или нанести какой-нибудь непоправимый ущерб имуществу хозяина. Надеюсь, картина на стене была подлинником какого-нибудь раннего Вермеера. Очень-очень раннего, примерно пятилетнего Вермеера: хозяин её так бережно поднял.

— Ты хоть понимаешь, что ты наделала? — раздувая ноздри от возмущения, смотрел он на рваные куски в руках. — Ты в клочья разнесла светлое будущее.

— Чьё? — откинула я прядь растрепавшихся волос с мокрого лба.

— Понятия не имею. Эта мазня так называлась, — швырнул он куски на пол. — Какой-то начинающий художник. Но вдруг он станет знаменитым?

— Сомневаюсь, — покосилась я на мазню и подняла с пола осколок вазы. — Если ты меня не отпустишь, я перережу вены, — решительно приставила острый край к запястью.

— Опять двадцать пять! — устало выдохнул он. — Ну, давай! — откинулся к спинке стула и даже ногу на ногу закинул, словно готовился увидеть представление. — Где мой попкорн? Я с удовольствием на это посмотрю. Недолго, правда. Придётся оказывать тебе первую помощь. Но лучше режь при мне, чем потом. Иначе мне придётся жестоко наказать людей, что за тобой не досмотрели. Но тебе же плевать, правда?

Нет, я не хотела, чтобы кого-то наказали из-за меня. Но, глядя в его хмурую рожу, даже не сомневалась, что так и будет. Он же бандит.

— Нет, мне не плевать.

— Да брось! — скривился он. — Твой отец потерял все деньги. Залез в долги. Ему не на что даже заплатить за операцию твоей матери где-нибудь в Швейцарии, а не в районном госпитале. А ты закатываешь грандиозную вечеринку в самом дорогом ресторане города и говоришь мне, что тебе на кого-то не плевать?

Что?! Меня словно окатили ледяной водой.

— Но я не заказывала эту вечеринку. Я не хотела. Я была… — осколок выпал у меня из руки, — против. Папа? Вы сказали папа потерял деньги?

— Все до копейки свои, ещё занял у зятя. И неудачно вложил. В строительство. А точнее в одну строительную компанию, что его кинула. Так что за твою вечеринку, деточка, в моём ресторане заплатил я. Но раз уж я тебе так противен, — усмехнулся он. — И ты любишь Артурчика, — усмехнулся он ещё гнуснее, — твой отец будет должен ещё и мне. И вот это всё, — он встал и обвёл взглядом разгром в комнате, — я тоже внесу в его счёт. Да и швейцарскую клинику, — он взялся за ручку двери, — за которую я уже перечислил предоплату, тоже, видимо, придётся отменить.

Оглохшая, ослепшая, словно придавленная услышанным, я не могла пошевелиться, вдохнуть, моргнуть. Меня встряхнул странный звук, словно в дверь заскреблись снаружи.

— Сергей! — я подскочила с кровати. — Не отменяйте операцию! Пожалуйста! Я… я… согласна, — сглотнула подступивший к горлу ком. — Я буду вашей женой.

— Серьёзно?! — он презрительно скривился.

За дверью снова заскреблись, теперь уже сильнее и даже заскулили. Собака! Там собака — догадалась я. Но совсем опешила от вопроса.

— Простите, — покосилась я на дверь, где бесновался пёс, скребся, скулил, лаял. — Может, я неправильно поняла. И вы не в том смысле имели в виду «женой», — я покраснела. — А в том смысле, что…

— Перси, заткнись! — рявкнул хозяин и снова уставился на меня, склонив голову на бок, словно рассматривал диковинную зверушку.

— Тогда вы, наверно, должны знать. Что я… в общем у меня ещё никого не было, — покраснела я ещё гуще.

— Да, я понял, понял, что ты девственница, — он скривился, словно положил в рот что-то кислое и противное. — Но неужели ты всерьёз думаешь, что мне не с кем спать? Или что? Я неожиданно воспылал к тебе какими-то особыми чувствами, что, бля, хочу аж не могу? И теперь буду козликом скакать вокруг твоей бриллиантовой пизды? — посмотрел он на меня исподлобья как на насекомое. На жалкое раздавленное насекомое.

— Но зачем я вам тогда? — я ничего не понимала. Как бы грубо и отвратительно ни прозвучали его слова, ответ меня только ещё больше запутал.

— Перси! Тихо, я сказал! — снова крикнул он. За дверью стихло. Он усмехнулся. — Вот теперь похоже на разговор. Сядь, — показал он на кровать, и я снова послушалась. — Что мне нужно от тебя в точности, я объясню потом. Не волнуйся, ничего криминального или противозаконного. А если в общих чертах: я к тебе даже притрагиваться не собираюсь, но официально мы будем какое-то время помолвлены, а потом поженимся. И ты будешь изображать из себя любящую невесту, потом преданную жену. Поэтому на будущее: никаких других мужиков я, естественно, не потерплю. Будешь сопровождать меня на разные мероприятия и соблюдать прочую светскую ерунду. А когда всё закончится, я тебя отпущу. Мы разведёмся, и ты опять будешь жить как хочешь. Выйдешь замуж по любви и что там ещё насрано в твоей светлой головке. Но всё это уже потом, без меня.