– Ой та ну! Болтун! – выдохнула побагровевшая не то от «очаровательной», не то от принятой-таки, судя по запаху, чарки Фёдоровна. И посмотрела на гостя с нежностью бездетной тётушки, горячо любящей своего единственного племянника.

– Как замечательно, что она вас не разбудила! – обрадовалась Маргарита Павловна. И тут же, слегка насупившись, сказала: – Ну что прикажете делать с такими кадрами?

– С такими кадрами, как ваша кухарка, можно делать отличный ресторанный бизнес! – сказал довольный постоялец.

Кухарка Северного полюбила. И стала за ним следить, как слишком любящие мамаши следят за своими любимчиками. Следить – и докладывать Маргарите Павловне о результатах слежки.

– Сидит, как сыч. В кресло сел, ноги на перила задрал – и замер. Сорок минут сидел, в небо над бухтой смотрел. Что он там видел?! Чего на балконе сидит? То по сорок минут сидит без движения. То за десять минут пять сигарет подряд всосёт. То читает часами. Как глаза не повылазят?! Чудной какой-то. Бегает каждое утро. Гуляет. Вчера куда-то ездил. Целый день не было. «Куда, – спрашиваю, – ты, Сева, ездил?» – «В Ялту, Фё-доровна, ездил». И молчит. Я ему: «И что ты в той Ялте, Сева, делал?» – «По набережной гулял. На канатной дороге прокатился. В ресторации «Ореанды» посидел. Снова по набережной гулял». Что за отдых для мужика?! Мужик должен бабу снять, погудеть так, чтобы на утро башка трещала и в зенках двоилось! А этот – «гулял». Гуляет всё, гуляет, никак не нагуляется. А ещё на закатное солнце пялится, на рассветное солнце пялится, на всех ветрах на том Генуэзском холме сидит и сидит, спиной сюда, в море уставившись. Не то продует, не то каменюка на голову упадёт с тех развалин. Тьфу! И, главное, зачем ему та ресторация «Ореанды»?! Я его что, плохо тут потчую? Неблагодарный! Говорит: «Молодость, Фёдоровна, молодость. Прекрасные воспоминания, благие намерения, этсэтера». Какого такого этсетера благие намерения? Умничает, короче. Конечно, умничать и над Фёдоровной смеяться – это любой дурак может! Пожалуйста! Это Фёдоровна запросто съест. Но вот то, что он всего лишь три голубца моих осилил, – этого я ему никогда не прощу! А ещё не прощу, что он даже в тутошние кабаки ходит, зараза! И там у него, видите ли, воспоминания. Везде, видать, мужик отметился. Теперь всё поминает и поминает!

На утро, разумеется, кухарка прощала ему «всего лишь три голубца». И к восьми варила ему дурацкий кофе с мёдом и чесноком. По его рецепту. Она находила кофе вообще (а уж про кофе с чесноком и не говорить!) страшной гадостью. Каждый мастер своего дела имеет право на нелюбимый материал. Но нет того нелюбимого материала, который не полюбится, если его предпочитает любимчик.

Кухарка, в отличие от хозяйки, далеко не всех гостей так запросто аннексировала в родные и близкие. Так далеко, что уж не припомнишь, кого ещё так.

Всеволода Алексеевича полюбили все. Даже всегда тихий, нарочито хмурый и старающийся быть незаметным для постояльцев Василий Николаевич выкуривал с ним по сигаретке вечером на скамейке. Да и в шахматишки изредка не брезговали. Под это дело Всеволод Алексеевич и пятилетнего внука Сашку играть подучил. Чтобы, значит, деду партнёр. Тут шахматы никто не уважает, всё больше карты или нарды. А Сашка, малявка неразумная, всё на лету ловил. И этот московский гость даже сказал, что у пацана большие способности. Не из вежливости сказал, а искренне, восхищённо! Это же сразу видно – кто из вежливости, а кто по правде. Эх, ещё бы родители-оболтусы этой крохи обращали на него внимание. Они разводятся, а мальчишку на деда с бабкой кинули. А он очень умный – вон, дядька чужой и то заметил! И не только в шахматах. Читать сам научился. По бабкиной Библии. Там картинки и буквы здоровенные. И читать научился, и картинки перерисовывает. А про папины-мамины дела, как маленький старичок, говорит: «И чего им не живётся?» – и вздыхает. Московский этот Сева – молодец. Уж насколько, сразу видно, людскую породу не жалует, но с Сашкой всегда парой слов перекинется, да так, будто тот не щенок несмышлёный, а взрослый мужичок.

Постоялец тогда прожил две недели. Ни гостей, ни девиц – никого. Совершенно одинокий двухнедельный отдых с видом на Балаклавскую бухту. И с тех пор каждый год приезжал в гостевой дом Маргариты Павловны. Всегда в феврале. Был уже в этом году… И чего ему в сентябре захотелось да ещё и на месяц? Нет-нет, она очень рада. Все ему будут рады. И люди, и собаки, и даже коты, включая жирного кастрированного вислоухого британца, который никому дорогу не уступит, развалившись посреди лестницы. Никому, кроме Маргариты Павловны и Всеволода Алексеевича. Ну ей – понятно: она хозяйка. А его-то он только раз в год и видит! Но помнит. И даже иногда заседает с ним на террасе мансарды. Так что Всеволоду Алексеевичу Маргарита Павловна в мансарде не откажет. Как бы Светлане только всё объяснить? Закатит истерику, что любимого номера нет. Точно закатит. Ещё и к Всеволоду Алексеевичу будет холодна и презрительна. Лишь бы шпильки не отпускала. Да ему, как с гуся вода; это понятно. Но Маргарите Павловне – авторитет и марка заведения! Ладно. В общем, не самая большая проблема – Всеволод Алексеевич Северный. Он будет бегать, гулять и читать, иногда отъезжая на день или на два. Светкиных шпилек и не заметит. Да и обаяет он Светлану Павловну, к гадалке не ходи. А Маргарите Павловне будет чем заняться. Много тут народу, не совместимого друг с другом, будет в сентябре. На сей раз – очень много. Юбилей, будь он неладен.

Маргарита Павловна приняла душ, оделась. Сегодня – кровь из носу – надо заехать в БТИ[1], узнать, как там дела с амнистиями. Пока что её пятиэтажный корпус считается надворной хозяйственной постройкой. К нотариусу надо сегодня – заранее договорено… На стройку забежать. Чего-то они там с облицовкой пробуксовывают?.. На завтра банкетный зал под свадьбу заказан – значит, каждого постояльца лично оповестить о том, что в ресторане может быть немного шумно и, если это не слишком удобно, не подать ли ужин в номер? Дел по горло. Вот и пора. Хватит думать наперёд. Чему быть, того не миновать. А сейчас двор обойти, кухню проверить, в церковь забежать и за руль – в Севастополь.

– Доброе утро, Кубик! – поздоровалась Маргарита Павловна с толстой кривоногой дворняжкой, спешащей к ней из тени бамбуковой рощицы. – Это тебе! – Она достала из кармана сарафана косточку из жил.

У неё было четыре собаки. Но беспородный Кубик, подобранный прошлой зимой на набережной, был любимчиком, фаворитом. Набережная Балаклавы с её бездомными псами была неизбывной душевной раной Маргариты Павловны. Но разрешение на постройку собачьего приюта было не так-то легко получить, хотя, казалось бы… Дотаций у государства не просит. Но тут, поблизости, построить не дают: санаторно-курортная зона. Да и цены на землю… А всякие инспекции? Каждый требует взятку. Или, как один депутат ей заявил, собаками занимаются соответствующие службы! Вы, мол, чего из себя собачью благотворительницу строите, Маргарита Павловна? От налогов жаждете уйти? Под социально ответственную бизнес-леди маскируетесь?.. Ну ничего. Ещё сезон-другой, начнёт функционировать пятиэтажный корпус гостевого дома – и на барашков в конверте она заработает. Ничего другого этим депутатам, инспекциям, бюро и надзорам не требуется. Потерпите, собачки. Будут вам вольеры и регулярное правильное питание. И стерилизацию наладим, и пристраивать начнём. Если то, что президент Нэзалэжной Рохляндии и его родня наблюдают из окон своего балаклавского особняка, их устраивает, то гражданку Украины Маргариту Павловну – категорически нет! Или им бездомные псы вид на блестящие белыми боками яхты подчёркивают?.. Да пусть его, президента. И ну их, власти. Это всё Василий Николаевич. Заражает её своей чрезмерной политической активностью, вернее сказать, политической болтливостью. Ей-то чего? Есть своё дело, и его надо делать. Упорно, прилежно и смиренно. Не президенту и не властям нужен собачий приют. Ей, Маргарите Павловне, нужен собачий приют. Ей нужен гостевой дом. Ей нужно заботиться о многочисленной родне. Ей, и только ей, очень нужен собачий приют! Куда больше, чем собакам. Вот и нечего. Счастья в жизни больше, чем несчастья. Нечего жаловаться, пока способен действовать.