Когда все уже прошли пограничный контроль, я тихонькоспросила:

— Вень, а что, надо скрывать, что мы с тобой кузены?

— Да боже упаси! Но вот говорить, что тынепрофессионалка, пока не стоит.

— Но ведь завтра вечером это станет всем очевидно!

— Да брось, все будет отлично! Выступишь, тогда искажем, если кто спросит.

— Но вот же Златопольский спросил, откуда я.

— Блин, отвечай «от верблюда»!

— Ты чего огрызаешься, скотина? Втравил меня черт знаетво что, а сам…

— Ну скажи, что ты , пела в Париже в кабаре! А теперьвернулась на родину.

— Почему — в Париже?

— Потому что прекрасно говоришь по-французски.

— Я еще и по-итальянски хорошо говорю и по-английски.

— Ладно, пусть будет римское кабаре, если тебе таклегче.

— Слушай, ты чего такой злющий? Боишься за меня, да?

— Господи, какая чушь! — искренне возмутилсяон. — Я действительно кое-чего боюсь, но ты тут ни при чем.

— Чего ты боишься, Венечка?

— Да ерунда все, не бери в голову.

— Ну скажи, а то я буду думать…

— Нет, ты меня достала! Хочешь знать, чего я боюсь?Изволь! Боюсь, что эта лярва будет мучить Андрюху, сбивать с настроения, тянутьодеяло на себя. В Америку мы без нее ездили, и было все отлично.

— Но зачем ей это делать, он же ее муж?

— Ай, боже мой, Буська, нельзя быть такой наивной!Потому что она ревнует, завидует.

— К кому ревнует?

— Да не к кому, а к чему?! К популярности его! Он жезнаменитость, а она, как ни тянется, все не дотягивает! Крепкая профессионалка,красивая баба, но настоящей изюминки в ней нет! Он по дури как-то пытается еетолкать, а все равно, стоит ему выйти на сцену с ней рядом, все смотрят толькона него. В нем есть все, а в ней почти ничего. Но он в нее влюблен и… Покаглаза не откроются, так и будет мучиться.

— А они что, в одном театре играют?

— Играли раньше. Потом она ушла и теперь поет вмюзикле, вернее, пела. Кстати, вполне неплохо. Но мюзикл сошел со сцены. Вотона и вцепилась в Андрюху. Знаешь, ты попробуй с ней закорешиться.

— Зачем?

— Ну если у нее появится подружка, может, она меньшебудет лезть к Андрюхе.

— Да ну, не стану я с ней корешиться, я ей до пупа. Мычто будем изображать Пата и Паташона? Я с ней даже пошептаться не смогу, мнеподпрыгивать надо. И вообще, отвяжись от меня.

— По-моему, это ты ко мне со всякими дурацкимивопросами лезешь.

— Вень, а репетиции у нас еще будут?

— А как же!

— Когда?

— Ну вообще-то когда Гордиенко захочет, а для всехзавтра утром на сцене прогоним весь спектакль. — Посиди тут, а я схожукуплю сигарет в дьюти-фри и виски на дорогу. А тебе ничего не надо?

— Нет.

— Тогда сторожи мой кейс. Если его сопрут, гастролисорвутся! И придется платить бешеную неустойку.

— Иди на фиг! И тащи свой кейс с собой!

— Не вредничай, Буська!

— Черт с тобой, посторожу.

Едва он ушел, как откуда-то возник Злато-польский.

— Извините, пожалуйста, я повел себя невежливо. Будемзнакомы, Владимир.

— Бронислава. Очень приятно.

— Юрий Митрофанович рассказал мне о вас. Это и вправдуваш дебют?

— Да. Дебют поневоле, — улыбнулась я.

— Юрий Митрофанович очень хорошо о вас отзывается. Да иодно то, что он согласился с вами работать, говорит само за себя. Но вам,наверное, страшно?

— Не то слово!

— А кто вы по профессии?

— Переводчица.

— Книги переводите?

— Нет-нет, я вообще-то синхронист, работаю в крупнойфирме…

— И вам это нравится?

— В общем — да.

— Но почему же тогда вам страшно? Ведь эта работасродни актерской, вы тоже работаете на публике, правда?

— Бывает, да. Но чаще это конфиденциальные переговоры.

— Но все-таки на публике тоже?

— Конечно, и не так уж редко.

— Ну вот! — с некоторым даже торжеством произнесон. — Значит, публики вы не должны бояться. Просто скажите себе, что этоваша работа, только вы будете петь, и все!

— В этом что-то есть, — задумчиво ответилая. — Я попробую!

— Обязательно попробуйте.

— Спасибо!

— Простите, а у вас всегда такая прическа?

— Нет, — засмеялась я. — Просто вдругзахотелось сделать с собой что-то эдакое, а тут такой случай… А почему выспросили?

— Просто я немножко знаю, как выглядят переводчицы вкрупных фирмах.

Какой он очаровательный, — мелькнуло у меня в голове.

— Я смотрю, вы уже нашли общий язык! Это хорошо! —обрадовался Венька.

— У тебя милая кузина!

— Плохих не держим!

— Ох, как хочется солнышка, ребята, я без солнцачахну! — проговорил Златопольский мечтательно. — Вы знаете, что насолнце организм вырабатывает гормон счастья?

Гормон счастья? Хорошо бы… Если уж не счастье, то хоть егогормон. Но солнца в Израиле хватает, неужели там много счастья? А я? Разве янесчастлива? Я не счастлива, а вовсе не несчастна. Вот так! А чего мне нехватает? Любви. По-моему, я вообще не знаю, что это такое. Мне много разказалось, что вот она — любовь, но по тому, как быстро я оправлялась от этихчувств, можно сделать вывод — это не было любовью. Или я просто органически кней неспособна? Так, может, и к лучшему? Любовные страдания — вещьмалоприятная. Даже когда просто влюбляешься — а это со мной бывает не так ужредко, — все-таки немножко страдаешь, а если настоящая любовь? Ну ее кбесу! А вот влюбиться не мешает. Последний раз я влюбилась полтора года назад вЖеню, но с ним все было так гладко, никаких страданий, никаких сомнений, он такмгновенно приручился и сам приручил Полину, что совершенно естественно этиотношения привели к предложению руки и сердца. Правда, он был женат, но женажила отдельно, и вообще в другом городе, поэтому на развод и удовлетворение ееимущественных претензий ушло время. Благодаря этому мы еще не женаты. Нозаявление уже подано и бракосочетание назначено на пятнадцатое июля. Инаверное, надо совершить этот шаг. Он хороший человек, любит Польку, отличныйлюбовник, отнюдь не бедный и даже красивый. Поди кисло? Но вдохновения нет. Уменя нет. А с другой стороны… А, ладно, поживем — увидим. А пока.., хочетсявлюбиться. В нашей группе (или в данном случае надо говорить «труппе»?)перспективным в этом смысле мне представляется только Златопольский. В неммасса обаяния, чудные глаза, какая-то внутренняя интеллигентность и тонкость,как мне показалось. И он с такой доброй улыбкой подбадривал меня. Чем черт нешутит?