— Да и сказал бы, я бы не обиделась, потому что толькополная, законченная идиотка могла согласиться на такую авантюру!

— Знаешь, у тебя в глазах нет паники… Странно, раньшеона была, еще какая… Признайся, Буська, ты переспала с Митрофанычем?

— Какая пошлая идея!

— И все-таки?

— Полькой клянусь!

— Странно, я же вижу, он явно положил на тебя глаз.

На это я отвечать не стала. Не буду же я рассказывать, чтоГордиенко вчера слегка дал мне по носу, объяснив, что это всего лишь игра. А яне обиделась, а только обрадовалась, но, кажется, не подала виду.

Венька дважды доплыл до волнореза и обратно.

— Буська, давай научу тебя нормально плавать. Ты не правильнодышишь. Научишься правильно дышать, сразу сможешь дальше плавать.

— Научи!

— Обязательно, только не сейчас. Умираю с голоду.

Когда мы уже уходили с пляжа, навстречу нам попалсяДружинин, небритый, мрачный, весь какой-то не выспавшийся. Он молча поднял рукув знак приветствия и поспешил к воде.

— Какой противный!

— Да нет, он хороший парень, просто встал рано. Это мыс тобой жаворонки, а он сова.

— По-моему, актер по определению не может бытьжаворонком. Вы же никогда рано не ложитесь.

— Нет, но я встаю все равно рано. Мне достаточно пятичасов сна.

И вот это свершилось! Мы сыграли свой спектакль, и успех былявным и несомненным. Правда, за час до начала Гордиенко, пошептавшись с Венькойи Оскаром, объявил, что мы играем нашу пьеску первыми. Потом он объяснил, чтобоялся, как бы я не перегорела. И, по-видимому, был прав. В дальнейшем мы будемиграть последними, как предполагалось с самого начала. Рассказать, что япочувствовала, пока играла и когда выходила на аплодисменты, не могу. Просто непомню, это как будто происходило не со мной.

— Буська, я уже позвонил Польке, — шепнул мнеВенька. — Ты просто молодчина, я не ошибся в тебе, сестренка!

Меня трясло, и он влил мне в рот немножко коньяку из фляжкиГордиенко. Потом мы с Юрием Митрофановичем тихонько вышли в зал посмотретьспектакль. Ах, как была хороша Барышева в чеховской «Драме»! Она ничем ненапоминала Раневскую, была куда более простонародной и от неожиданности этогохода немыслимо смешной. Я заливалась хохотом, впрочем, может, это было нанервной почве. Златопольский читал рассказы Жванецкого на удивление изящно, неподражая автору, в какой-то совсем иной манере. Здорово. Последними на сценувышли Дружинины. Сначала появилась Лариса, и публика ахнула — до того она былахороша. Потом появился Андрей. Куда девался мрачный, небритый тип? Он излучалобаяние и играл настолько естественно, забавно и заразительно — они исполнялисмешной водевиль девятнадцатого века, приспособленный к нашему времени, —что постепенно все стали следить только за ним и стало видно, что он невозможнокрасив, а ее красота на сцене поблекла.

— Обратила внимание, никакой халтуры! — сгордостью прошептал Венька.

После спектакля был устроен легкий фуршет, все перекусили,слегка выпили и погрузились в микроавтобус, чтобы ехать в отель. На следующийдень мы должны были играть в Аш-доде. Утром я опять пошла купаться истолкнулась внизу с Ларисой. Она была в коротеньких красных шортах и красноймаечке. На ногах кроссовки.

— Привет, ты куда? — осведомилась она.

— Купаться, а ты?

— На пробежку! Ну пока!

И она унеслась в сторону набережной.

Потом из воды я видела, как она бежит — красиво и мощно. Наобратном пути она меня догнала:

— Как вода?

— Теплая. А ты не купаешься?

— Потом! Я загорать люблю. А ты здорово поешь, я дажене ожидала. Только ты не профи, да?

— Нет, конечно!

— Сразу видно, но все равно здорово!

— Спасибо, мне приятно…

— А давай потом по магазинчикам прошвырнемся? Шмоткитут не ахти, но цацки можно купить недорого. Ты как насчет цацек?

— Нормально. С удовольствием пойду!

— Вот клево, после завтрака и пойдем, часика полторапошастаем, а потом на пляж. Идет?

— Идет! — с радостью согласилась я. ОбещанногоВенькой арбуза не было.

Только очищенные и нарезанные красные грейпфруты. Но затокакая тут имелась селедка! Жирненькая, несоленая и розовая. Я была голодна какзверь и сделала себе два больших бутерброда — ноздрястый серый хлеб, масло,селедка, а сверху крутое яйцо. Не бутерброд — мечта. А еще я взяла два куска оченьаппетитного кекса и грейпфрут. И тут появился Венька:

— Привет, и ты собираешься все это сожрать, Буська?

— Сожру, будь уверен.

— Разжиреешь!

— Не твоя забота!

— Как это — не моя? Ты в моей труппе! — И онсхватил один из бутербродов.

— Отдай!

— Обкусанный?

— Подавись, я еще сделаю! Ты мне обещал арбуз, а гдеон? Нету.

— Значит, ты селедку с яйцом жрешь вместо арбуза?

— Вот именно!

— Черт с тобой, жри что хочешь. Ты такая молодчина, чтолишние килограммы я тебе прощаю заранее. Слушай, а сделай еще такихбутербродов, мне бы в голову такая прелесть не пришла. Купаться пойдешь?

— Уже купалась, а потом мы с Ларисой договорилисьпрошвырнуться по магазинчикам.

— С Ларисой? Ты же говорила, что рядом вы будете какПат и Паташон.

— Ничего. Как-нибудь. Она нормальная.

— Первый раз такое слышу. Скажи, Андрюха тебе вчерапонравился?

— О да!

— А вообще как ты себя ощущаешь в новом качестве, а?

— Хорошо, но это не моя заслуга, а Гордиенко. Он вседелает.

— Ну поешь, положим, ты сама… И я, кстати, слышал оченьодобрительные отзывы.

— Обо мне?

— О тебе, дурища.

В этот момент появился Златопольский. Обворожительноулыбнулся:

— Привет, можно к вам подсесть?

— Садись, — разрешил Венька.

— А что это вы тут едите?

Вскоре и он уже с восторгом уплетал бутерброды с селедкой ияйцом. Ах, как он мне нравился! У него были кроме всего прочего такие изящныеманеры! И обволакивающий голос…

— Броня, у вас дивный голос… Почему вы не сталипевицей?

Я не успела ответить, как к нам присоединился ЮрийМитрофанович и, разумеется, тоже польстился на бутерброды с селедкой. И всетрое моих соседей по столу говорили, как хорошо я пела.