— Мальчик! — сказал старый джентльмен,перегнувшись через конторку.

Оливер вздрогнул при этих словах. Ему можно простить это,потому что голос звучал ласково, а незнакомые звуки пугают людей. Он задрожалвсем телом и залился слезами.

— Мальчик, — повторил старый джентльмен, — тыбледен и взволнован. В чем дело?

— Отойдите от него, бидл… — сказал другой судья,отложив газету и с любопытством наклонившись вперед. — А теперь, мальчик,объясни нам, в чем дело. Не бойся.

Оливер упал на колени и, сжав руки, стал умолять, чтобы егоотослали обратно в темную комнату… морили голодом… избивали… убили, если это имугодно, но только не отправляли с этим страшным человеком.

— Вот как! — сказал мистер Бамбл, весьматоржественно воздев руки и возведя очи горе. — Вот как! Из всех лукавых иковарных сирот, каких я когда-либо видел, ты, Оливер, самый наглый из наглых.

— Придержите язык, бидл, — сказал второй старыйджентльмен, когда мистер Бамбл произнес этот сложный эпитет.

— Прошу прощения, ваша честь, — сказал мистерБамбл, не веря своим ушам. — Ваша честь изволили обращаться ко мне?

— Да. Придержите язык.

Мистер Бамбл остолбенел от изумления. Бидлу приказанопридержать язык! Светопреставление!

Старый джентльмен в очках в черепаховой оправе посмотрел насвоего коллегу. Тот многозначительно кивнул головой.

— Мы отказываемся утвердить этот договор, — сказалстарый джентльмен, отбрасывая в сторону пергамент.

— Н… надеюсь… — заикаясь, начал мистер Лимкинс, —я надеюсь, что, основываясь на показаниях ребенка, ничем не подкрепленных,судьи не придут к тому заключению, будто приходские власти виновны вкаком-нибудь недостойном поступке.

— Судьи не обязаны выносить какое бы то ни былозаключение по этому вопросу, — резко произнес второй старыйджентльмен. — Отведите мальчика обратно в работный дом и обращайтесь с нимхорошо. По-видимому, он в этом нуждается.

В тот же вечер джентльмен в белом жилете заявил совершеннокатегорически, что Оливер не только будет повешен, но что его вдобавокприволокут к месту казни в четвертуют. Мистер Бамбл мрачно и таинственнопокачал головой и выразил желание, чтобы он обратился к добру, после чегомистер Гэмфилд пожелал, чтобы он попал к нему в руки; и хотя мистер Гэмфилд почтиво всем соглашался с приходским бидлом, он, по-видимому, решительно с нимразошелся, выразив такое пожелание.

На следующее утро публику снова известили о том, что ОливерТвист сдается внаем и что пять фунтов будут уплачены тому, кто пожелает имвладеть.

Оливеру предложили другое место, и он впервые выступает нажизненном поприще

Если молодому человеку из аристократической семьи не могутобеспечить выгодной должности по завещанию, дарственной или купчей, то егопринято отправлять в плавание. Подражая столь мудрому и спасительному примеру,члены совета принялись обсуждать, уместно ли будет спровадить Оливера Твиста накакое-нибудь маленькое торговое судно, отправляющееся в превосходный, гибельныйдля здоровья порт. Это казалось наилучшим из всего, что только можно было с нимсделать: как-нибудь после обеда шкипер, находясь в игривом расположении духа,по всей вероятности, засечет его до смерти или проломит ему череп железнымломом; и та и другая забава являются, как многим известно, излюбленным и повседневнымразвлечением джентльменов этого рода. Чем дольше члены совета рассматривалиданный случай с упомянутой точки зрения, тем больше разнообразных преимуществоткрывалось им в задуманном плане; и они пришли к решению, что единственныйспособ облагодетельствовать Оливера — безотлагательно отправить его в плавание.

Мистера Бамбла послали предварительно навести справки сцелью отыскать какого-нибудь капитана, которому нужен кают-юнга, не имеющийдрузей, и Бамбл возвращался в работный дом сообщить о результатах своей миссии,как вдруг встретил у ворот мистера Сауербери, приходского гробовщика.

Мистер Сауербери был высоким, сухощавым, ширококостнымчеловеком, в поношенном черном костюме, в заштопанных бумажных чулках тожечерного цвета и таких же башмаках, физиономия его не была от природыпредназначена для улыбки, но, в общем, ему не была чужда профессиональнаявеселость. Походка у него была эластичная, а лицо выражало искреннееудовольствие, когда он подошел к мистеру Бамблу и сердечно пожал ему руку.

— Я снял мерку с двух женщин, умерших сегодня ночью,мистер Бамбл, — сказал гробовщик.

— Вы сколотите себе состояние, мистер Сауербери, —отозвался бидл, запуская большой и указательный пальцы в протянутую емугробовщиком табакерку; это была искусно сделанная маленькая модельгроба. — Уверяю вас, вы сколотите себе состояние, мистер Сауербери! —повторил мистер Бамбл, дружески похлопав гробовщика тростью по плечу.

— Вы полагаете? — сказал гробовщик таким тоном,как будто он и признавал и оспаривал возможность такого события. —Приходский совет назначил очень низкую цену, мистер Бамбл.

— Да и гробы невелики… — ответил бидл, позволивсебе улыбнуться не больше, чем это подобало важному должностному лицу.

Мистера Сауербери это очень позабавило, что было вполне понятно,и он смеялся долго и неудержимо.

— Ну, что же, мистер Бамбл, — произнес оннаконец, — нельзя отрицать, что с тех пор, как введена новая системапитания, гробы стали чуточку поуже и пониже, чем в былые времена. Но должны жемы получать какую-то прибыль, мистер Бамбл! Сухое, выдержанное дерево стоитнедешево, сэр, а железные ручки пересылают по каналу из Бирмингема.

— Так-то оно так, — сказал мистер Бамбл, —каждое ремесло требует затрат. Конечно, дозволительно получать честный барыш.

— Разумеется! — подтвердил гробовщик. — Иесли я не получаю барыша на той или другой статье, ну что ж, к конце концов ясвое наверстаю, хи-хи-хи!

— Вот именно, — сказал мистер Бамбл.

— Однако я должен сказать… — продолжал гробовщик,возвращаясь к размышлениям, прерванным бидлом, — однако я должен сказать,мистер Бамбл, что есть одно немаловажное затруднение. Видите ли, чаще всегоумирают люди тучные. Те, что были лучше обеспечены и много лет платили налоги,чахнут в первую очередь, когда попадают в работный дом. И разрешите вамсказать, мистер Бамбл, что три-четыре дюйма, превышающие норму, —нешуточная потеря, в особенности если приходится содержать семью, сэр.

Так как мистер Сауербери произнес эти слова с негодованием —вполне простительным — обиженного человека и так как мистер Бамбл почувствовал,что в них кроется нечто, предосудительное для чести прихода, сей последнийджентльмен почел нужным заговорить о другом. Мысли его были заняты главнымобразом Оливером Твистом, и о нем-то он и заговорил.