— Сейчас отопру, сэр, — сказал Оливер, снимаяцепочку и поворачивая ключ.

— Должно быть, ты и есть новый мальчик? — спросилголос через замочную скважину.

— Да, сэр, — ответил Оливер.

— Сколько тебе лет? — осведомился голос.

— Десять, сэр, — ответил Оливер.

— Ну так я тебя вздую, как только войду, — сообщилголос, — помяни мое слово, приходский щенок!

После этого любезного обещания послышался свист. Оливера слишкомчасто подвергали операции, обозначаемой только что упомянутым выразительнымсловечком, а потому он ничуть не сомневался в том, что тот, кому принадлежалголос, добросовестнейшим образом выполнит свою угрозу. Дрожащей рукой онотодвинул засов и открыл дверь.

Секунду или две Оливер осматривал улицу, посмотрел направо,налево и на противоположный тротуар, полагая, что неизвестный, разговаривавшийс ним через замочную скважину, прогуливается, чтобы согреться. Дело в том, чтоон не видел перед собой никого, кроме рослого приютского мальчика, которыйсидел на тумбе перед домом и ел ломоть хлеба с маслом, разрезая его складнымножом на куски величиной с собственный рот и проглатывая их с большимпроворством.

— Прошу прощения, сэр, — сказал Оливер, убедившись,что никто не появляется, — это вы стучали?

— Я колотил ногами, — ответил приютский мальчик.

— Вам нужен гроб, сэр? — простодушно спросилОливер.

При этих словах приютский мальчик принял необычайно грозныйвид и заявил, что самому Оливеру в скором времени понадобится гроб, если онпозволяет себе шутить таким образом со старшими.

— Приходский щенок, ты не знаешь, кто я такой? —продолжал приютский мальчик, с важным видом слезая с тумбы.

— Не знаю, сэр, — ответил Оливер.

— Я мистер Ноэ Клейпол, — сказал приютскиймальчик, — а ты находишься у меня под началом. Открой ставни, лениваятварь!

С этими словами мистер Клейпол угостил Оливера пинком ивошел в лавку с большим достоинством, делавшим ему честь. При любыхобстоятельствах большеголовому, толстому юнцу с маленькими глазками и тупойфизиономией нелегко принять достойный вид, и тем более это трудно, если к такимпривлекательным чертам прибавить красный нос и короткие желтые штаны.

Оливер снял ставни и попытался перетащить их во дворикпозади дома, куда их уносили на день, но зашатавшись под тяжестью первого жеставня, разбил оконное стекло, после чего Ноэ, утешив его уверением, что «емувлетит», снисходительно пришел ему на помощь. Вскоре в лавку спустился мистерСауербери. Вслед за ним появилась миссис Сауербери. Оливеру, согласнопредсказанию Ноэ, «влетело», а потом он отправился с этим молодым джентльменомвниз завтракать.

— Подсаживайтесь к очагу, Ноэ, — сказалаШарлотт. — Я припасла для вас славный кусочек копченой грудинки отхозяйского завтрака… Оливер, притвори дверь за мистером Ноэ и возьми себе вотте объедки, которые я положила на крышку от кастрюльки. Вот твоя чашка чаю.Поставь ее на ящик, пей там и поторапливайся, потому что тебя скоро позовут влавку. Слышишь?

— Слышишь, приходский щенок? — сказал Ноэ Клейпол.

— Ах, боже мой, Ноэ! — воскликнула Шарлотт. —Какой вы чудной парень! Почему бы вам не оставить мальчика в покое?

— Оставить в покое! — повторил Ноэ. — Да ведьвсе и так оставили его в покое. Ни отец, ни мать никогда ни в чем ему непомешают. Все родственники позволяют ему идти своей дорогой. Правда, Шарлотт?Хи-хи-хи!

— Ах, чудак вы этакий! — воскликнула Шарлотт,заливаясь громким смехом, к которому присоединился и Ноэ.

Затем оба посмотрели с презрением на бедного Оливера Твиста,дрожащего на ящике в самом холодном углу комнаты и поедавшего вонючие объедки,отложенные специально для него.

Ноэ был приютским мальчиком, а не сиротой из работного дома.Он не был подкидышем, так как мог проследить свою родословную вплоть дородителей, живших поблизости; мать его была прачкой, а отец —пьяницей-солдатом, вышедшим в отставку с деревянной ногой и ежедневной пенсиейв два пенса с половиной и еще какой-то неудобопроизносимой дробью. Мальчишки изсоседних лавок давно приобрели привычку клеймить Ноэ на улице позорнымикличками вроде «кожаные штаны», «приютский» и так далее, и Ноэ принимал ихбезропотно. Но теперь, когда судьба поставила на его пути безродного сироту, накоторого даже самый ничтожный человек мог с презрением указать пальцем, онвымещал на нем свои обиды с лихвой.

Это дает превосходную пищу для размышлений. Мы видим, какойпрекрасной может стать человеческая натура и как одни и те же приятные качестваразвиваются у благороднейшего лорда и у самого грязного приютского мальчишки.

Прошло три-четыре недели с тех пор, как Оливер поселился угробовщика. Лавка была закрыта, и мистер и миссис Сауербери ужинали в маленькойзадней гостиной, когда мистер Сауербери, бросив несколько почтительных взглядовна жену, сказал:

— Дорогая моя…

Он хотел продолжать, но миссис Сауербери посмотрела на негостоль неблагосклонно, что он запнулся.

— Ну? — резко спросила миссис Сауербери.

— Ничего, дорогая моя, ничего! — сказал мистерСауербери.

— Уф, негодяй! — сказала миссис Сауербери.

— Право же, нет, дорогая моя, — смиренно отозвалсямистер Сауербери. — Мне показалось, что ты не расположена слушать,дорогая. Я хотел только сказать…

— Ах, не говори мне, что ты там хотел сказать, —перебила миссис Сауербери. — Я — ничто; пожалуйста, не обращайся ко мне засоветом. Я не желаю выведывать твои секреты.

Произнеся эти слова, миссис Сауербери залилась истерическимсмехом, который угрожал серьезными последствиями.

— Но, дорогая моя, — сказал мистерСауербери, — я хочу с тобой посоветоваться.

— Нет, нет! Не советуйся со мной! — жалобным тономпромолвила миссис Сауербери. — Советуйся с кем-нибудь другим.

Тут снова раздался истерический смех, чрезвычайно испугавшиймистера Сауербери. Такова весьма распространенная и рекомендуемая системаобращения с супругом, которая часто приводит к желаемым результатам. Этонемедленно побудило мистера Сауербери умолять, как об особом одолжении, чтобыему было разрешено высказать то, что миссис Сауербери жаждала услышать. Посленедолгих пререканий, занявших меньше трех четвертей часа, разрешение быломилостиво дано.

— Это касается юного Твиста, дорогая моя, — сказалмистер Сауербери. — Он очень миловидный мальчик, дорогая.