– Ты же сама говоришь – три миллиона. Может, действительно мошенники, а может, твоя подруга все организовала, раз она метила на твое место.

– Не совсем на мое, просто хотела сделать из двух подразделений одно… как оказалось.

– Ты об этих ее планах раньше не слышала?

– Нет. Я вообще не вникала в подковерные игры, мне это противно, к тому же я всегда очень много работала, старалась как можно лучше все делать, это было здорово – зарабатывать деньги, понимаете? Я никогда копейки чужой не взяла, клянусь! А теперь меня обвиняют, и я не могу доказать, что ни при чем. И самое главное – если всплыли эти документы, могут всплыть и другие, аналогичные. Может, по некоторым уже заплатили деньги, я не знаю. Но такое может быть, если тот, кто подделывал мою подпись, имел доступ к печати. А я…

– А ты никак не можешь доказать, что не при делах. Я понял.

Он встал и прошелся по комнате. Он был очень большой, но двигался легко и бесшумно, как тень.

– Кем ты работала?

– Начальником отдела рекламы. Я сперва просто рисовала рекламу – еще в институте начала там работать, а потом вдруг оказалось, что я умею организовывать процесс, и меня назначили начальником, хотя я никогда к этому не стремилась. Быть начальником очень скучно, нужно постоянно чему-то там соответствовать, и собственно рекламой заниматься уже некогда, полно других обязанностей, но когда под твоим началом люди, и каждый занимается своим делом… В общем, мне это нравилось, хотя возникло ощущение какого-то замкнутого круга, бега на месте, что ли. И тут вдруг это случилось, и все рухнуло моментально.

Я должна была радоваться стремительной карьере – в двадцать пять лет возглавить отдел! Но я не особенно радовалась. Мне хотелось делать рекламу, а не оценивать чужую работу и разбираться в бюджете. Рисовала я все реже, и мне стало казаться, что мир не такой цветной, как я думала… А когда все это грянуло, оказалось, что, кроме работы, у меня в жизни ничего нет. А еще ужасно обидно, что меня обвинили в таких нечистоплотных делах.

– Можно узнать, кто все это замутил. Один человек сможет разобраться. – Он смотрит в темное окно сквозь штору. – Я попрошу ее помочь тебе.

– Но как?!..

– Не знаю как, но, если хоть что-то можно сделать, она сделает. Я не разбираюсь в таких делах – понимаю ровно столько, чтобы усвоить то, что ты мне рассказала. Остальное для меня темный лес, но не для нее. Спи, утро вечера мудренее, завтра будет день – что-то решим.

– А… все это?

Я кивнула, показывая на комнату, в которой нахожусь. Ведь основной вопрос остался – он же меня не убил, как подряжался, мало того, привел меня в свой дом, и что-то я сомневаюсь, что он всех подряд сюда водит и эти люди знают, чем занимается радушный хозяин. Не могу же я остаться здесь навсегда.

– Это тоже решим. Нет на свете неразрешимых задач, есть ленивые люди.

– Но…

– Все, спи. Завтра у нас день, полный неприятных впечатлений, а у тебя со здоровьем неизвестно что. Как ты себя чувствуешь?

– Странно очень. Я все хотела спросить… А что с моим убийством? Ну, что вы свекрови моей скажете? Ведь она ждет звонка.

– Ничего. – Он фыркнул. – Я перезвонил ей и передвинул срок на завтра. И вообще – не думай больше об этом, предоставь мне этот вопрос утрясти. Ты пока поживешь здесь – два-три дня, видимо. Вряд ли понадобится больше времени, чтобы привести в порядок твои дела. А потом все закончится, и ты просто вернешься домой и будешь жить, как жила, но без этих двух мокриц в твоей квартире.

– Разве это возможно?

– Посмотришь. Тебе понравится. А трюк с завещанием я оценил.

Это он еще о запертом ящичке не знает.

Она очень уверенная в себе и очень холодная. И имя у нее холодное – Ольга. И глаза – большие, светлые, в темных ресницах – тоже холодные и безжалостные, как у ягуара. Это здание в самом центре города и ее кабинет на пятом этаже – все говорит об успехе и профессионализме в какой-то очень специфической сфере деятельности. Я чувствую себя здесь неуютно, особенно потому, что в ее кабинет меня привел охранник – словно я исламская террористка-смертница, обмотанная взрывчаткой, и со мной нужно держать ухо востро.

Рассказывать этой успешной холеной женщине, какой я оказалась дурой, язык не поворачивается. Тем более что я в той самой одежде, которую Мирон постирал в машинке и погладил тоже он, только все равно она вчерашняя. А эта женщина одета, словно на картинке в журнале мод, и ее безупречный макияж и прическа – немой укор мне, бестолковой неудачнице.

– Чай будешь?

– Я? Нет, спасибо.

– Зря отказываешься, у меня травяной чай. Может, кофе?

– Нет, спасибо, я не пью кофе.

– Чай ты не пьешь, кофе тоже… сок?

– Да, я пью сок, но предпочитаю просто воду.

– Это у тебя принцип?

– Нет. У меня изжога.

Она кивнула, заваривая себе чай, пахнущий лугом. Потом подошла к небольшой панели в стене, нажала – и открылась ниша, в которой стояли напитки.

– Яблочно-виноградный и апельсиновый. Тебе какой?

– Яблочно-виноградный…

Я вообще не хочу ни есть, ни пить, мне очень неудобно и колко. Я не знаю, как рассказать этой женщине о том, что произошло. И не понимаю, чем она может мне помочь. Такие, как она, обычно рядом с подобными грязными делами даже стоять не хотят, не то что вникать в подробности.

– У нас есть общий друг.

Она смотрит на меня точно таким же непроницаемым взглядом, как Мирон, и это странно – не должно быть такого взгляда у подобной женщины. Она не убийца, просто успешная и богатая тетка, что мне не светит даже. Как и работать в таком месте, сидеть в красивом удобном кабинете, куда без сопровождения охранника хрен попадешь. Что у нее общего с моим убийцей?

– Да, можно и так сказать.

Он мне не друг. Я не думаю, что есть на свете человек, которому этот парень мог бы стать другом… или я ничего не понимаю? Я не слишком хорошо разбираюсь в людях и знаю это, а потому всегда сомневаюсь в своих выводах.

– Расслабься. – Она наблюдает за мной, как кошка за мышью. – Если тебя прислал сюда наш общий друг Мирон, значит, ты можешь доверять мне, а я могу доверять тебе. Расскажи, что у тебя стряслось. Считай, что я попутчица в поезде и ты меня больше никогда не увидишь. Просто расскажи, и мы вместе подумаем, что можно сделать.

Я не знаю, можно ли доверять самому Мирону, но выбора у меня сейчас нет. Что можно сделать, когда все вот так? Кто поверит, что я не собиралась обворовать свою фирму на несколько миллионов? Люди охотно верят в плохое. Но я, конечно, расскажу – хотя бы потому, что хуже от этого мне не станет. Ну, будет меня презирать еще и эта Ольга. И ладно. Она меня и правда никогда в жизни больше не увидит. Я уйду из ее идеального кабинета, и на этом наше знакомство закончится. Так что – отчего бы и не рассказать?