он сказал:

– Ох, давно уже Ю хитрит.

Ведь нет у меня слуг, а он изображает, что слуги есть.

Кого я хочу обмануть? Небо обмануть?!

Разве не лучше мне умереть на руках детей-учеников,

чем принять смерть на руках у слуг?

К тому же, пусть не устроили бы мне пышных похорон,

разве был бы я брошен на дороге?

IX, 13

Цзы Гун сказал:

– Вот тут прекрасная драгоценная яшма.

Запереть ли в шкатулку и спрятать?

Или запросить хорошую цену и продать?

Учитель воскликнул:

– Продать! Продать! Я жду ценителя!

IX, 14

Учитель хотел поселится в стране Девяти варваров.

Некто заметил:

– К чему это? Ведь они же невежественны.

Учитель ответил:

– Там, где поселяется благородный муж,

разве есть место невежеству!

IX, 15

Учитель сказал:

– После того как я из Вэй возвратился в Лу,

музыка была выправлена,

а «Оды» и «Гимны»[94] обрели свои места.

IX, 16

Учитель сказал:

– Вне дома служить князю и сановникам,

дома служить отцу и старшим братьям,

в траурных церемониях не сметь не быть усердным,

крепко не напиваться – что есть во мне из этого?

IX, 17

Стоя над рекой, Учитель сказал:

– Всё утекает, как эта вода,

не останавливается ни днём, ни ночью.

IX, 18

Учитель сказал:

– Я не встречал ещё такого,

кто любил бы добродетель так же,

как любят чувственные наслаждения.

IX, 19

Учитель сказал:

– С одной стороны, например, я насыпаю горку

и не досыпал всего лишь плетушку земли.

Это остановка, то есть это моя остановка.

С другой стороны, например, я засыпаю яму

и высыпал всего лишь плетушку земли.

Это продвижение, то есть это моё продвижение.

IX, 20

Учитель сказал:

– Это Хуэй, с кем при беседе не соскучишься!

IX, 21

Учитель сказал об Янь Юане:

– Скорблю!

Я видел, как он продвигался вперёд,

но не видел, чтобы он стоял на месте.

IX, 22

Учитель сказал:

– Бывает, пробивается росток, но не цветёт.

Бывает, он цветёт, но не приносит плода.

IX, 23

Учитель сказал:

– Рождённых после нас неплохо бы уважить.

Как знать, не будут ли они не хуже нас?

А вот кто ныне в сорок-пятьдесят в безвестности остался,

тому уж уваженья не сыскать.

IX, 24

Учитель сказал:

– А можно ли не следовать тому,

что говорится в образцовой речи?

Суть в том, чтобы исправиться по ней.

А можно ли не соглашаться с тем,

что говорится с лаской в наставленье?

Суть в том, чтоб вникнуть глубоко в него.

А с тем, кто, соглашаясь, не вникает,

кто, следуя, не вносит изменений,

какой резон мне заниматься!

IX, 25

Учитель дал наказ:

– Хозяином ставь преданность и веру.

Тебя кто не достоин – не водись.

Ошибку допустил – не бойся и умей исправить.

IX, 26

Учитель сказал:

– Княжеское войско можно оставить

без главнокомандующего,

простолюдина невозможно отрешить от желаний.

IX, 27

Учитель сказал:

– Одет в рваный халат, подбитый сбившейся пенькой,

стоит с теми, кто одет в шубах на лисах и енотах,

и не стыдится,

да это ли не Ю (Цзы Лу)?!

«Не завистливый, не алчный,

Разве мог творить он недобро?»[95] —

Цзы Лу постоянно декламировал эти стихи.

Учитель заметил:

– Достаточен ли этот путь, чтоб сотворить добро?

IX, 28

Учитель сказал:

– Только с наступлением холодов узнаёшь,

что сосна и кипарис последними теряют свой убор.

IX, 29

Учитель сказал:

– Знающий не сомневается.

Человеколюбивый не печалится.

Храбрый не боится.

IX, 30

Учитель сказал:

– С кем можно вместе учиться, ещё не тот,

с кем можно вместе идти по пути.

С кем можно вместе идти по пути, ещё не тот,

с кем можно вместе утвердиться.

С кем можно вместе утвердиться, ещё не тот,

с кем можно власть делить.

IX, 31

«Цветущие груши колышут ветвями,

Не о тебе ли все думы мои?

Да только далёко, далёко твой дом»[96].

Учитель сказал:

– Если не будешь вспоминать о доме,

не будет и «далёко».

Глава X. «В своей родной деревне…»

X, 1

В своей родной деревне Конфуций выглядел

необычайно робким,

казался неспособным говорить.

В Храме Предков и во дворце, наоборот,

мог искусно говорить,

однако относился к этому с надлежащей строгостью.

X, 2

В ожидании аудиенции в разговоре с низшими чинами

был твёрд.

В разговоре с высшими сановниками

был почтительным.

В присутствии государя

был особенно почтительным и сохранял достоинство.

Х, 3

Когда государь призывал его и повелевал

принять посланников,

как будто менялся в лице,

а ноги как будто подкашивались.

Когда он в приветствии со сложением рук

раскланивался со стоящими слева и справа,

платье спереди и сзади не топорщилось.

Когда шёл вперед, то словно летел на крыльях.

Когда гости уходили, обязательно докладывал:

– Визит гостей окончен!

X, 4

Когда входил в двери княжеского дома,

наклонялся так, как будто в них не помещался.

В дверях не останавливался и на порог не наступал.

Подойдя к княжескому престолу,

как бы менялся в лице, ноги словно подкашивались

и слов ему как будто не хватало.

Подобрав полы платья, он поднимался в зал,

почтительно кланялся и затаивал дыхание,

как будто вовсе не дышал.

При выходе, когда спускался на ступеньку,

напряжение спадало с лица,

и оно принимало радостное выражение.

Сойдя вниз, устремлялся вперёд, словно на крыльях,

и с благоговейным видом возвращался к себе.

X, 5

Держа нефритовый скипетр князя,

сгибался так, как будто было не по силам.

Он поднимал скипетр,

словно в приветственном жесте со складыванием рук,

и опускал его, словно готовясь передать.

Выражение лица его менялось и как бы трепетало,

ступал он осторожно, мелкими шажками

как по намеченной черте.

В торжественной обстановке при поднесении подарков

лицо светилось радостью,

при частных встречах он выглядел дружелюбным.

X, 6

Благородный муж (Конфуций) не оторачивал воротник

тёмно-красной и коричневой тканью,

не использовал красной и фиолетовой тканей

для домашнего платья.

В жару носил простую одежду без подкладки

и непременно поверх и навыпуск.

В холод надевал или чёрное платье и овчинный тулуп,

или белое платье и пыжиковую шубу,

или жёлтое платье и лисью шубу.

Повседневная одежда была длинной

с укороченным правым рукавом.

Конечно, имел одежду и для сна длиной в полтора его роста.

Для сиденья подстилал пушистые лисьи и енотовые шкуры.

Когда оканчивался траур, весь пояс украшал подвесками.

Если это была не парадная юбка, непременно укорачивал её.

При участии в поминальных церемониях

не надевал овчину и чёрную шапку.

В первый день месяца непременно шёл во дворец