пыли, начала есть. Солнце ярко светило, они, прищурившись, тоскливо наблюдали за прохожими, автомобилями и рекламными вывесками, слушали звук автомобильных гудков, популярные песни, играющие на магнитофонах перед ларьками, торгующими аудиозаписями, и то повторяющиеся, то вновь затихающие крики торговцев, зазывающих покупателей.

Когда они добрались до больницы, время обеда уже прошло. Войдя в палату, Ли Айцзе встала как вкопанная. Цинь Шаня нигде не было видно, больничная одежда была сложена горкой па кровати, коробка для еды и прочие вещи с прикроватной тумбочки также исчезли.

Медсестра, как раз делавшая пациенту укол, завидев Ли Айцзе, резко спросила: «Родственники больного с пятой койки, почему пациент не на месте?» — «Вчера вечером, когда уходила, он ни на что не жаловался и находился па месте, как он мог покинуть больницу? — задыхаясь от волнения, выпалила Ли Айцзе. — Это, наверно, надо у вас спросить, нет?»

«Больница вам не ясли, — недоброжелательно сказала медсестра. — Он ещё планирует здесь оставаться? Если нет, то, между прочим, есть и другие пациенты, ожидающие места».

Ли Айцзе подняла простыню Цинь Шаня и увидела, что тапочки из-под кровати тоже пропали. Охваченная страхом, она села в изголовье и заплакала. Пациент с соседней койки рассказал, что вечером Цинь Шань ещё преспокойно спал, около четырёх часов ночи, когда небо лишь начало светлеть, сразу слез с кровати, — сосед полагал, что он просто отправился по нужде.

Не мог ли Цинь Шань уйти умирать? Вчера они с Ван Цюпин долго плакали в туалете, пусть даже перед возвращением в палату она очень много раз мыла лицо, да ещё и стояла во дворе на ветру, чтобы успокоиться, но, может быть, её опухшие и покрасневшие глаза позволили ему получить зацепку и обо всём догадаться. Он ушёл, не попрощавшись, похоже было, что он больше не хочет жить.

Ван Цюпин, не успев позаботиться о собственном муже, поспешно отправилась на поиски вместе с Ли Айцзе. Они сходили на берег реки Сунгари, к выходу железнодорожного переезда на мосту Цзихун, а также в уединённые парковые рощи — места, пригодные, чтобы покончить с собой. Почти всё они были ими прочёсаны, но не нашлось никого, кто утопился бы в реке, лёг на рельсы или повесился на дереве в парке. Из-за наступления темноты они уже не могли разглядеть следов Цинь Шаня, только безостановочную разношёрстную толпу чужих людей, возвращающихся по домам. Ли Айцзе упала на зелёную железную решётку ограды моста Цзихун и громко разрыдалась.

Они ломали голову, куда бы мог пойти Цинь Шань. В конце концов Ван Цюпин сказала, что он, может быть, отправился в храм Цзилэ[8], чтобы уйти от мира. Ли Айцзе чувствовала, что в этом есть некоторый резон, возможно, Цинь Шань полагал, что уход от мира и вступление в буддийскую школу смогут сделать так, что и его телесная болезнь, и душа будут исцелены. Поэтому они провели ещё одну бессонную ночь, и лишь только рассвело, отправились в храм Цзилэ. Они разыскали настоятеля монастыря, спросили, не приходил ли кто-нибудь накануне, чтобы примкнуть к братии. Настоятель молитвенно сложил руки, промолвил «О, Амитабха»[9], после чего лёгонько покачал головой. Затем они также обошли находящиеся на улице Дачжицзе костёл и протестантскую церковь. Почему они искали в церквях? Быть может, они принимали как должное, что церкви являются местом приюта человеческих душ. Уже перевалило за полдень, а Цинь Шаня не было и следа. Они поспешили назад на съёмную квартиру, смотреть хозяйский телевизор. Просмотрели дневную хронику, не было ли объявления о пропавшем человеке или о произошедшем несчастном случае. В результате они ни на шаг не приблизились к цели своих поисков.

Стрелка часов подошла к двум, как вдруг пребывающая в состоянии паники Ли Айцзе внезапно осознала, что Цинь Шань непременно вернулся в Личжэнь. Зачем решившему свести счёты с жизнью брать с собой коробку для еды, махровое полотенце, тапочки и прочие вещи? Она вновь вспомнила тот момент, когда он попросил у неё деньги, и ещё более утвердилась в мысли, что Цинь Шань вернулся в родной Личжэнь. Ли Айцзе начала собирать багаж для возвращения.

«Сестрица Пин, немного погодя пойдём со мной, помоги мне закончить формальности по выписке из больницы, — попросила Ли Айцзе, даже не поднимая головы. — Цинь Шань точно уехал и сейчас вернулся домой».

«Он оставил надежду вылечиться?» — воскликнула Ван Цюпин.

«Он точно понял, что его болезнь смертельна, а принимать лекарства от неизлечимой болезни он никогда не будет, — задыхаясь от слёз, говорила Ли Айцзе. — На самом деле он думал о деньгах, которые останутся на жизнь мне и Фэнь Пин, знаю я, что он задумал».

«И как тебе достался такой достойный и добрый муж? — всхлипывала Ван Цюпин. — Как же он вернулся домой, не предупредив тебя?»

«Если бы он сообщил мне, разве отпустила бы я его? — сказала Ли Айцзе. — Сегодняшний поезд уже не догнать, завтра я без промедления вернусь обратно».

Как только выяснилось местонахождение Цинь Шаня, Ли Айцзе сразу успокоилась. После полудня Ван Цюпин составила ей компанию, они пошли улаживать формальности по выписке. Больница вначале не уступала задаток, объясняя это тем, что пациент уже прожил у них более недели, да к тому же на него было израсходовано много лекарств. Ли Айцзе так и не переспорила их, тогда пришлось обращаться за помощью к лечащему врачу Цинь Шаня. Доктор, внимательно выслушав и поняв обстоятельства дела, помог им вернуть причитающиеся деньги.

Вечером Ли Айцзе открыла дорожный мешок, достала совершенно новые шерстяные брюки серебристо-стального цвета и вручила их Ван Цюпин: «Сестрица Пин, это мои брюки трёхлетней давности, ношены всего пару раз. Городские жители любят судить о человеке по его внешности, ты как пойдёшь на работу, так сразу надень их. Ты повыше меня, можешь удлинить штанины немного».

Ван Цюпин, сжимая брюки двумя руками, разрыдалась прямо в них и насквозь промочила слезами порядочный участок.

Когда Ли Айцзе в спешке прибыла в Личжэнь, как раз наступило время сбора осеннего урожая, каждая семья в полном составе выкапывала на южном склоне картошку. Было уже за полдень, небеса кристально чисты, на небе ни облачка, лишь свежий ветерок гуляет по улочке. Ли Айцзе, не заходя домой, пошла прямо на картофельное поле. Всю дорогу она видела стоящие на краях полей ручные тележки, люди выкапывали, собирали, паковали картофель в мешки. Соседская собака, следуя за хозяином по пути на поле, заметила Ли Айцзе и, прихватив зубами её штанину, виляла хвостом, будто заботливо приветствуя её: «Ты вернулась?»

Ли Айцзе