издалёка увидела согнутую спину Цинь Шаня, выкапывающего картошку на их семейной земле, и рядом Фэнь Пии, следом за ним собирающую картошку в корзинку. Цинь Шань был одет в одежду из синей ткани, послеобеденное солнце густо озаряло её, заставляя ярко сиять в нестерпимом солнечном свете. Ли Айцзе из самых глубин души позвала: «Цинь Шань…» Обе её щёки были обожжены слезами.

После окончания сбора картофеля вся семья Цинь Шаня предалась блаженной зимней бездеятельности. Цинь Шань с каждым днём худел всё больше, он едва мог есть. Он часто подолгу любовался Ли Айцзе, не произнося ни слова. Она по-прежнему смиренно готовила ему, стирала, стелила постель и ложилась с ним. Однажды вечером, когда за окном валил снег, а Фэнь Пин жарила пластинки картофеля на кухонной печи, Цинь Шань внезапно сказал Ли Айцзе: «Возвращаясь сюда из Харбина, я купил тебе кое-что из одежды. Угадай — что?»

«Да как же я угадаю?» — Сердце Ли Айцзе барабанило и подпрыгивало.

Цинь Шань сошёл с кана и достал из шкафа свёрток, обёрнутый в красную бумагу; слой за слоем развернув его, высвободил сапфировое атласное ципао. И платье в свете искусственной лампы всё засверкало, от него разлилось неяркое завораживающее сияние.

«О!» — изумлённо воскликнула Ли Айцзе.

«А как сверкает, — сказал Цинь Шань. — Следующим летом надень-ка его».

«Лето следующего года… — с болью произнесла Ли Айцзе. — Когда оно наступит, я буду носить его для тебя».

«Для меня, для других — не всё ли равно?» — ответил Цинь Шань.

«Такой высокий разрез никак не могу» носить перед другими-то, — Ли Айцзе, наконец перестав сдерживать бесконечные потоки слёз, бросилась в объятия Цинь Шаня. — «Я не желаю, чтобы другие видели мои ноги…»

После двух снежных дней и ночей агонии Цинь Шань наконец перестал дышать. Всё жители Личжэня пришли помочь Ли Айцзе с похоронами, но бдение у гроба она взяла на себя. Дома Ли Айцзе была в том сапфировом атласном ципао. С утра и до ночи и с поздней ночи до рассвета она не гасила очага и находилась при муже. Только когда пора было выносить покойного, она переодела платье.

Из-за лютого мороза для почивших в эту пору никак нельзя было выкопать достаточно глубокую могильную яму, и то небольшое количество замёрзшей земли, при помощи которого пытались скрыть вид гроба, никак не помогало делу. Тогда обычно привозили телегу угольного шлака, чтобы засыпать могилу, а с наступлением вёсны вторично обкладывали могилу свежей землёй. Когда организатор похоронной процессии послал людей притащить шлак, Ли Айцзе внезапно воспротивилась: «Цинь Шань не любил золу».

Проводящий похороны подумал, что это из-за её глубокой скорби, и собирался мягко убедить её, но она неожиданно принесла из сарая несколько холщовых мешков и направилась к входу погреба, распахнула дверь и приказала нескольким молодым и крепким людям насыпать картошку в мешки.

Всё поняли намерение Ли Айцзе, поэтому тотчас дружно принялись собирать картошку. Не прошло и часа, как пять холщовых мешков были наполнены картофелем.

Жители Личжэня наблюдали необычные похороны. Рядом с гробом Цинь Шаня стояли пять мешков отборнейшего картофеля, Ли Айцзе с головой, обвязанной белой тканью[10], следовала за телегой, и хотя руководитель процессии не разрешал ей идти пешком до самого кладбища, она всё же твёрдо стояла на своём. Гроб Цинь Шаня опустили в могильную яму, после того как люди при помощи железных лопат перекидали в могилу всю скудную мёрзлую землю, красный цвет гроба всё ещё проглядывал то тут, то там. Ли Айцзе выступила вперёд и принялась мешок за мешком высыпать картофель в могилу, только и видно было, как картофелины с гулким грохотом вертятся и подпрыгивают в могиле. В конце концов они покрыли и окружили гроб Цинь Шаня, единым массивом заполнили яму. Образовался округлый могильный холм, являвший собой картину изобилия и процветания. Устало пробивающееся сквозь снег солнце из последних сил нитями протягивало свои лучи в зазоры между картофелинами, заставляя весь могильный холм испускать мощные волны тёплого, уютного аромата богатого урожая. Ли Айцзе удовлетворённо смотрела на этот могильный холм, думая: сможет ли Цинь Шань в пору, когда Млечный Путь особенно ярок, с первого взгляда узнать их семейное картофельное поле? Сможет ли он к тому же учуять тот неповторимый аромат цветов картофеля?

Ли Айцзе последней покинула могилу Цинь Шаня. Она отошла лишь на два-три шага, как вдруг услышала за спиной шуршащий звук. Оказалось, что это круглая толстенькая картофелина скатилась с вершины могильного холма. Она подкатилась к стопам Ли Айцзе, остановилась возле её обуви, как любимый, привыкший к ласке ребёнок, который выпрашивал у матери столь обожаемую им близость объятий. Она с нежностью посмотрела на эту картофелину и с лёгким упрёком сказала: «Ты всё ещё ходишь за мной по пятам?»

Чжан Вэй 张炜

Пруд 一潭清水

(перевод Марии Гусевой)

Полуденное солнце раскаляло белый песок на отмели, иссушивало траву, арбузные плети и людей. На бахче всё казалось разомлевшим от жары: безжизненно свисали арбузные листья, а прикованные к плетям арбузы сонно лежали на грядах. Арбузы выращивали двое стариков, и нравы их были совершенно не похожи: Лао Люгэ полёживал на циновке в хижине и наслаждался прохладой, а Сю Баоцэ, наоборот, в полдень любил прохаживаться между грядами. Сю Баоцэ был маленького роста и плотного телосложения, а его кожа за долгие годы приобрела багровый оттенок. Носил он лишь чёрные шёлковые брюки ниже колен, за неимением ремня подпоясанные белым кушаком. Когда он смотрел на арбуз, то всегда улыбался, будто перед ним голова спящего ребёнка. Время от времени старик нагибался похлопать какой-нибудь арбуз или ногой утрамбовывал песок у корней растений.

Сю Баоцэ, как по раскалённым углям, шагал босиком по горячему песку. Никому из живших по обоим берегам реки Луцинхэ не под силу выдержать такое, и Сю Баоцэ был едва ли не единственным, кому это доставляло удовольствие.

Со стороны софоровой рощи подул лёгкий южный ветерок. Сю Баоцэ поднял голову и, прищурив глаза, улыбнулся, чувствуя необыкновенное блаженство. Листва рощи, находившейся на южной стороне бахчи, казалась бездонной зеленью океанских вод, в глубине которых скрывался ветерок, вобравший в себя прохладу. Немного погодя Сю Баоцэ наскучило смотреть на рощу, и он хмыкнул: в ней не было никакой надобности, ведь он не боялся жары. Роща, напротив, доставляла старику много неудобств, потому что служила убежищем для двух воришек, позарившихся на арбузы. Когда деревья качались из-за ветра, то никто бы