– А почему вы не выкупите акции теперь?

– Понимаете, – объяснил Эддисон, – наш бизнес процветает. Выже знаете, что было в последние годы. Люди просто сходят с ума. Они готовыплатить за любое барахло. Я не хочу думать о том, что когда-нибудь настанутдругие времена, однако сейчас наши прилавки забиты дорогостоящими товараминизкого качества, и люди охотно покупают их. О ценах теперь никто не думает.Если кто-то решил что-то купить, он купит…

– Феррел женат?

– Да.

– Его жена отдыхает вместе с ним?

– Нет. Он отправился на Северо-Запад один, хочет, видимо,половить форель, он заядлый рыболов.

– На машине или поездом?

– На машине. Он здорово загрузил ее, снял заднее сиденье исвалил туда кучу походного оборудования, всякие раскладушки, палатку и черт-течто еще. Сейчас он, вероятно, где-нибудь между Лас-Вегасом и Рино. Он вернетсячерез две недели на совещание акционеров. И за этот срок, за эти две недели, ядолжен все уладить. Если до него дойдет что-нибудь, он поднимет такую бучу!Серьезно, Мейсон, я готов откупиться.

– Что ж, – заметил Мейсон, – может быть, поручить частномудетективу последить за Хенселом?

– Не надо, – заявил Эддисон. – Ведь если эта история сВероникой выплывет наружу, она станет совершенно убийственной для меня. Этогодопустить нельзя. Придется платить.

– Вы сообщили мне все факты? – спросил Мейсон.

– Да.

– А у вас действительно ничего не было с Вероникой?!

– Помилуйте, мистер Мейсон!

– Да или нет? Поймите, я ваш адвокат. Может быть, выпоцеловали ее на прощанье или что-нибудь подобное?

– Нет, как вы выразились, у меня ничего с ней не было. Ужесамо это предположение оскорбительно для меня. Она поцеловала меня на прощанье,но это был чистый, детский жест, выражение признательности со сторонынеиспорченной невинной девочки.

– Так, – заметил Мейсон, – а потом она позволила арестоватьсебя за бродяжничество.

– Не говорите так, я чувствую в ваших словах какой-то намек.

– Несомненно.

– Вы действительно полагаете, что она нарочно далаарестовать себя?

– Будучи вашим адвокатом, я не могу пройти мимо реальныхфактов. Вы подобрали на улице молодую женщину, точнее, девушку летвосемнадцати. Вы обеспечили ей номер в отеле. Она отправилась туда. Затем ееарестовали за бродяжничество. Вы звоните мне, чтобы я освободил ее. Я этосделал. Появляется ее мать…

– Ее мать? – удивился Эддисон. – Как это? Ее мать находитсяза две тысячи миль отсюда.

– Ее мать покинула мою комнату за несколько минут до вашегоприхода.

– Что ей было нужно?

– Она хотела поблагодарить меня за то, что я сделал дляВероники, хотела заплатить мне за услуги. Я назвал сумму в сто пятьдесятдолларов, и она оставила чек на эту сумму. Я дал ей расписку, указав, что чекбудет предъявлен к оплате, когда я полностью закончу это дело. Так что вы можетепорвать чек на пятьсот долларов, которые должны были уплатить мне. Теперь вашеимя в этом деле может не фигурировать, я могу заявить, что мне заплатила зауслуги мать клиентки. Никто не сможет доказать, что вы заплатили мне хотя быпенни за дело Вероники Дэйл.

– Да, это меняет ситуацию, но все же я не знаю… пожалуй, язаплачу этим газетчикам. Я должен заплатить. Этот мой чертов партнер и собраниеакционеров… Нет, Мейсон, придется заплатить. Хорошо бы поменьше, но дать импридется. Чтобы избавиться от этих кровососов, чтобы не фигурировать в этойколонке в газете.

– Я не вижу пользы спорить сейчас с вами, – устало сказалМейсон. – Забудьте обо всем. Дайте мне спокойно заняться этим делом.

– Но поймите, Мейсон, я хочу заплатить. Я не могу допустить,чтобы мое имя появилось в газете.

– А что случится, когда вы заплатите?

– Откуда я знаю!

– Зато я знаю. Шантажист возьмет деньги, потратит их, потомпридет за новыми деньгами. Заплатить ему первый раз – самая большая ошибка. Кактолько это сделано, ты уже сидишь на крючке. Рано или поздно все равно придетсязащищать себя.

– Но я не могу.

– Все, хватит, – прервал его Мейсон. – Не беспокойтесь.Предоставьте это дело мне. Я обо всем позабочусь.

– Но я хочу заплатить…

– Нет, – ответил Мейсон, – вы вовсе не хотите заплатить, выпросто хотите, чтобы ваше имя не появилось в газете в светской хронике, чтобыоно не было упомянуто рядом с именем восемнадцатилетней девушки. Вот чего выхотите. Давайте прекратим спор. Где ваш банк?

– Это Второй Национальный.

– Отлично, – заявил Мейсон, – там я и получу свой гонорар. Иуничтожьте тот счет, который я вам прислал. Я не хочу, чтобы его кто-нибудьвидел, в частности ваша бухгалтерия. Делла, дайте мне бланки чеков ВторогоНационального.

Пока Эддисон заполнял бланк, адвокат наставлял его:

– Больше не разговаривайте с Хенселом. Если кто-нибудьспросит, знакомо ли вам это имя, ответьте, что нет. Если Хенсел позвонит вамеще раз, пусть секретарша скажет, что вы заняты и не можете принять его. Неговорите с ним по телефону.

– Но так не получится, Мейсон. Он слишком много знает…

– Скажите, что вы заняты, – повторил Мейсон. – Я все устрою.Теперь возвращайтесь в свою контору, порвите тот счет, что я прислал вам, изабудьте обо всем.

Эддисон глубоко вздохнул:

– Я понимаю, Мейсон, вы чертовски умелы и сообразительны, ивсе же заплатите им, но не больше десяти тысяч долларов. Если что,посоветуйтесь со мной. Да, конечно, я сижу у них на крючке, крепко сижу.

– Десять тысяч вы заплатите им сейчас, – повторил Мейсон, –еще десять через тридцать дней, и так каждый раз по десять тысяч вплоть досамой смерти. Нельзя платить шантажистам.

– Проклятье, Мейсон, но я должен заплатить им.

– Оставьте Хенсела мне.

– Вы заплатите ему?

– Возможно. Но сделаю это так, что больше платить уже непридется.

Эддисон еще раз вздохнул и встал с кресла:

– Хорошо, вы мой адвокат, вы знаете, что делать. Досвидания.

Как только Эддисон покинул контору, Мейсон повернулся кДелле Стрит:

– Делла, я прошу тебя надеть перчатки.

– Перчатки?

– Да, именно.

Делла повиновалась.