Задав канву, от которой никогда не отходят далеко бесчисленные последователи, Аркульф посещает и описывает каждое значительное место из жизни Иисуса: Вифлеем, Назарет, Капернаум, Галилею, Иордан и каждую улицу, часовню и камень в Иерусалиме, каждую церковь, монастырь и странноприимный дом, возникший уже в христианскую эпоху. Он записывает поверье, согласно которому Иерусалим расположен в центре мироздания, что доказывает, по его словам, «возвышенная колонна посреди города, которая в середине дня в летнее солнцестояние не отбрасывает тени». Он пьет воду из колодца Иакова и ест акрид, которые, сваренные в масле, «весьма невкусная пища». Он видит последний отпечаток ноги Спасителя, сохраненный под Елеонской горой, которая «чудесным образом остается прежней, хотя землю с нее денно уносят с собой верующие». Он высчитывает точные размеры Гроба Господня, исходя из ширины своей ладони. Цвет мрамора, двенадцать светильников двенадцати апостолов, ниша, укрывшая чашу, губку и копье, использованные при распятии, — всё до последней детали архитектуры и убранства каждого здания, всё запомнено путником и записано жадным писцом.

Он отмечает особенности местности, указывая, сколь богаты и плодородны долины вдали от побережья в Цезарее, или что у Иерихона река Иордан «так широка, что человек может бросить камень из пращи».

Не обойдены вниманием и места событий Ветхого Завета, главным образом те, которые наиболее доступны в самом Иерусалиме или его окрестностях и которые позднее будут включаться в каждый более поздний путеводитель: гробницы патриархов в Хевроне, стены Иерихона, камни двенадцати колен в Гилгале. Включены даже диковинные легенды о Мертвом море и рассказ о купании в его содержащих металлы водах, дабы проверить, действительно ли в нем не тонешь. Из повествования неясно, побывал ли сам Аркульф на Мертвом море, но Андамнан добавляет от себя самые разнообразные фантазии о нем. Например, рядом с ужасающим местом, где некогда стояли Содом и Гоморра, растут прекрасные яблони, плоды которых «возбуждают у видящих их желание их отведать, но будучи сорваны, взрываются и распадаются в пыль и источают дым, точно всё еще горят».

Для удобства будущих паломников в повествовании описываются оба пути в Святую землю по суше: южный маршрут через Египет и Синай, которым обычно шли путники до мусульманского завоевания, и северный — через Константинополь и Дамаск, а также прямой путь морем через Сицилию и Кипр в Яффу, который стал наиболее популярным на пике паломничеств в поздние Средние века. Аркульф как будто приехал и отбыл через Константинополь, тогда еще, разумеется, христианскую столицу, но сделал крюк по морю в Египет, что подразумевало сорокадневное плавание из Яффы в Александрию. Хотя Аркульф об этом не упоминает, в то время существовал своего рода «Суэцкий канал», о чем нам известно из латинского труда по географии того времени, написанного британским ученым Дикуилом. В этом труде содержится пересказ беседы с английским монахом Фиделием, который действительно проплыл по каналу из Нила в Красное море во время своего паломничества в Святую землю в первой половине VIII в. В 767 г. канал был перекрыт халифом аль-Мансуром.

Уцелели и другие рассказы очевидцев, привозимые паломниками с континента, но благодаря случайному кораблекрушению и преданному труду шотландского аббата история Аркульфа принадлежит Британии. Выпущенная в свет Бедой Достопочтенным, эта книга внесла свой вклад в страсть к паломничествам, которая вскоре охватила англосаксов. Первым паломником, оставившим рассказ о своих путешествиях, был Вилибальд Уэссекский, сын некоего Ричарда, носившего титул короля, хотя королем чего именно он был, историки так и не сумели точно установить. Неизвестно, читал ли Вилибальд «О святых местах», но это представляется вполне вероятным, поскольку это был крайне благочестивый молодой человек, еще в детстве предназначенный для служения церкви. В годы после своего затянувшегося паломничества Вилибальд стал известным епископом, который продолжил среди тевтонов проповедническую деятельность своего дяди, святого Бонифация.

Сохранилось два рассказа о его жизни и путешествиях, один анонимный, а другой — пера монахини, его родственницы, которая записала его воспоминания в последующие годы.

Уже в старости он описан как «совершенный в милосердии и мягкости», однако «внешность у него была величественная и ужасная для тех, кто ему перечил». В юности он, вероятно, производил такое же впечатление на не столь возвышенные души, поскольку в возрасте восемнадцати лет сумел уговорить отца, брата и сестру вопреки их желанию предпринять с ним дальнее путешествие в Иерусалим (невольно напрашивается вопрос, как сопротивлялась этой идее его мать, но об этом хроника умалчивает). Когда он взялся убеждать отца стать паломником и «отречься от мира», король отказался по вполне естественной причине, дескать, было бы «противно всему человеческому» оставить жену вдовой, детей — сиротами, а дом в запустении. Но настойчивый Вилибальд утверждал, что любовь к Христу должна быть превыше всех естественных привязанностей, и отец, «наконец убежденный беседой с говорящим истину сыном», согласился поехать. Решение стало для него роковым, поскольку король умер в пути еще до того, как паломники достигли Рима, и был похоронен в Лукке в Тоскане. В Риме заболел брат, но Вилибальд, оставив недужного на попечении сестры, в 721 г. продолжил свой путь в Палестину.

В любой данный период градус религиозных страстей в самой Англии можно определить по реакции путника, когда он впервые видит Иерусалим. В пылкие Средние века одни плакали, другие молились, третьи падали на колени и целовали землю. Марджери Кемп, фанатичку XV в., так переполнили чувства, что «она была готова упасть на заднее место», но спутники вложили ей в рот пряности, чтобы ее оживить. И действительно, в каждом месте, памятном тем или иным эпизодом из жизни Христа, эта паломница так склонна была «плакать и рыдать», что «ее товарищи не желали пребывать в ее обществе». Позднее, после Реформации, любящие приключения елизаветинцы, ученые и купцы XVII столетия и хладнокровные скептики века XVIII могли даже не заметить поворота дороги, с которого открывается вид на Иерусалим. Викторианцы вернулись к средневековой пылкости и были склонны к слезам, благоговению и возвышенным мыслям.

Возможно, Вилибальд задал тон средневековым английским путешественникам, поскольку не нашлось ни одного, на кого увиденное не произвело бы большее впечатление. «Было ли место, видевшее чудеса Господни, — говорится в его хронике, — на котором Вилибальд, человек божий, не запечатлел свои поцелуи? Был ли алтарь, не вызвавший его слез и вздохов?»

Чувства его были столь пылки, что за несколько лет, проведенных в Святой земле, он четыре раза побывал в Иерусалиме. В промежутках он посетил все обычные места, представляющие интерес для верующих, и одно необычное — церковь на горе Фавор, посвященную разом Иисусу, Моисею и Илии. Он без удовольствия выпил кислого овечьего молока, заметил про удивительных местных овец, дескать «все одного цвета» (были ли английские овцы в VIII в. пестрыми или двухцветными?), а однажды на равнине, поросшей оливковыми деревьями, повстречал льва, который ужасно рычал, но когда к нему приблизились, «поспешил в другую сторону».

Иногда он странствовал один, иногда в обществе семи не названных по именам соотечественников. Однажды всех восьмерых арестовали и заключили в тюрьму сарацины. «Тогда горожане приходили на них посмотреть, так как были они молоды и красивы и одеты в добрые одежды». Когда их привели к королю сарацин, он спросил, откуда они пришли, и получил в ответ: «Сии люди пришли из западной страны, где никогда не садится солнце, и мы не знаем земли дальше их, но только воду». По всей очевидности, не сочтя такое происхождение преступлением, король ответил: «Тогда зачем нам их наказывать? Они не согрешили против нас. Отпустите их и дозвольте им уйти».